В 1835 году 8 сентября, слабого, болезненного и совершенно не развитого мальчика одиннадцати с половиной лет, отвезли в Новгород-Северское духовное училище в первый приготовительный класс, в старшее отделение. Тогда в духовном училище было три класса: подготовительный, низшее отделение и высшее отделение, в каждом классе два года.

Я был очень прилежный и старательный мальчик, скромный и нежный, руководить моим развитием совершенно некому было. За один год я успел перейти в низшее отделение. После каникул в низшем отделении пошла для меня ужасная жизнь. Теперь без содрогания не могу вспомнить тех бесчеловечных истязаний, каким я подвергался в низшем отделении. Мальчика, не умеющего порядочно читать и писать, заставляли учить латинский и греческий языки. А ученье было в то время: боже сохрани! Задаст учитель, например, правило: слова, кончающееся на …, суть рода конского, например, c -хлеб, с -рыба, с -волос, и таких слов десяток и два и больше. Вот и начинаешь валить: -хлеб и прочее безостановочно, вдруг, споткнулся, забыл дальше. Учитель: "Ну, дальше!", испугаешься и дальше никак не припомнишь, да, вообще, для меня заучивание вподряд слов было в большую тягость. Вместо того, чтобы подсказать слово или направить мальчика, учитель грозно: "Высечь!". Отправляюсь в угол, снимаю штанишки, один ученик садится на голову, другой на ноги, для этого выбирались самые здоровые, лет по пятнадцати - шестнадцати мальцы, а третий - самый здоровый, цензор, порол. Розги у него были всегда свежие, пучки березовые, гибкие, длинные, махнет, аж свистят. Цензора каждый старается задобрить, то блинов принесет ему, то сала, то колбасы, а иногда, бывало, и грош дашь ему. Кем он доволен, того сечет перепуская концы розог через бедную благородную часть, и тогда не так больно, только нужно покрепче кричать. Если заметит это плутовство учитель, тогда достанется и ученику и цензору. Если цензор не милостив или тут стоит учитель и смотри, тогда обольешься кровью, дух запрет и голос пропадает. Перестает малый кричать, учитель, особенно под пьяную руку, начинает злиться: "А, ему не больно, он такой-сякой, притворяется, прибавь ему!". И прибавлял иногда до того, что едва живого поднимали с места, а бывали случаи, без преувеличения, совершенно, по правде говоря, что засекали до смерти.

В день было три урока: до обеда два, от восьми до двенадцати часов, и после обеда один, с двух до четырех часов. Вот на первом уроке, бывало, высечет учитель латинского языка, а на втором - учитель греческого подбавит, и из уроков идешь, бывало, домой, раскорячась. Послеобеденный урок был или нотное пение - обыход или церковный устав. У меня голоса не было, я никак не мог взять в тон, мне казалось, что так беру - до, ми, ре, а выходило не то, опять беда! Тут, бывало, отдуваешься "палями", то есть держишь руку - ладонь, а цензор розгами жарит, аж вспухнет ладонь. Боже сохрани со страху отхватить руку, тогда учитель велит перевернуть розги комлем и, ну, опять жарить, солоно приходилось детишкам от этих паль, это наказание считалось меньшим и допускалось как легкое.

Церковный устав - это маленькая брошюра, бестолковая, какой и выдумать трудно. Бывало, мелешь стихарь, и что взбредет в голову, лишь бы молоть что-нибудь, а как остановишься, так и пропал. Сидит, бывало, пьяный учитель после обеда, спит, вот и мелешь ему, проснется, не понравится ему ответ, или в это время остановишься, или не сумеешь врать, и попал: пали и даже розги. Как все эти зверства переносили детишки, я и не понимаю!

По священной истории и катехизису меньше истязаний было. По русскому языку учили какие то правила из грамматики Греча, склонять, спрягать. Но писать под диктовку, разбирать предложения и сам учитель не умел. О предложениях учили уже в риторике по окончании полного уездного курса учения в семинарии.

Арифметику учили по книжке, не помню, чье руководство, но помню, небольшая квадратная книжонка, с палец толщиной, по ней и научились всем математическим премудростям. Арифметика удавалась мне, за арифметику едва ли хоть раз был наказан. Я по этому предмету всегда был первым. Первенство по арифметике иногда помогало мне. Учитель латинского языка, здоровенный поп, Левицкий, угрюмый такой, он же учитель арифметики, частенько вместо того, чтобы высечь за латинский урок, накажет палями или стоянием на коленях часа полтора. Злой учитель был!

Поведения я был прекрасного, и часто ставили меня в пример другим за то и старались развить у меня способности к древним языкам сечением. Перед Рождеством учитель греческого языка Громаковский отправился свататься в Середину-Буду к нашему благочинному. Ромашково было по дороге, и он заехал почивать к священнику, то есть к моему отцу. Ему не нужно, знает ли его священник или нет, желает ли этот священник принять его или нет, он знает только, что он учитель духовного училища, и уверен, что он такая важная персона, что ему во всех домах священников открыты двери. И, действительно, мать моя, узнав, что господин - учитель ее Санечки, угостила его на славу. Вот этот учитель, по возвращении в училище, и обратил в знак благодарности за гостеприимство, особое внимание на Санечку, он почти каждый день порол меня.

Заберусь, было, в садик на квартире, зубрю, зубрю греческие правила и их исключения, плачу, плачу под кустом, аж из сил выбьюсь, и в награду на другой день получу порку.

Авдитор у меня был истый бурсак, оставшийся на второй курс в то же классе, плечистый, рябоватый и почтенных лет малый, в полосатом простеганном халате, полубосой и оборванный, казенных воспитанников так тогда держали, а кормили хуже свиней… Вот таких то авдиторов и нужно было кормить ученикам, записанным в его эррате. Каждый день до прихода учителя авдитор выслушивал своих учеников, их было пять-шесть, и записывал в эррату: "знает", "ошибается", "нетвердо" и подобное, авдитора поэтому и приходилось ублажать, а мой такой ненасытный был, что трудно было насытить его.

Записанный в эррате "незнающим" становился в классе на коленях еще до прихода учителя и ожидал порки. Учитель, войдя в класс, прежде всего, просмотрит эрраты, учинит порки, а потом уже и начинает заниматься. Все занятия состояли единственно в том, что он переспрашивал заданное, в конце класса задаст урок на следующий день, тем и заканчивал свои занятия. Как учить урок, как понять урок - не его дело.

По четвергам и субботам маленько вольготнее было, в эти дни послеобеденных уроков не было, это раз. Значит свободен от паль и секанций. Были случаи, что начнут жарить малого, а с него, бедняжки, и полезет обед с ароматом на весь класс и без того грязный, вонючий и удушливый. Классов никогда не топили, сидели в тулупах, халатах, словом, кто в чем, лишь Бк теплее было. Второе, по четвергам и субботам всегда блины. В эти дни встаешь, бывало, как только первый колокол в монастыре ударит к заутрени, это, должно быть, часа в три-четыре ночи и раньше. Хозяйка начинает печь блины, наскоро повторим уроки и за блины. Сало крошится небольшими кусочками, жарится, сливается в миску и ставится на стол, и в эту то миску макаешь блины и ешь на здоровье до отвалу.

Здесь много своего рода поэзии. Наевшись блинов, идешь ночью в страшную темь через глубокий овраг над рекой Лесной в монастырь, расположенный на крутой горе и обнесенный высокой каменной оградой, училище было в монастыре. Малейший шорох, малейший писк так и взбудоражит маленькую компанию. Видения и ведьмы так и лезут в глаза, иной мальчишка по уши затонет в снегу, его вытаскивают и сами, в свою очередь, вязнут в снег. Доберешься до класса, а там темь и холод, собьемся в кучу и ждем, дрожа всем телом, рассвета. Крыса, почуяв блины, принесенные авдитору и цензору, подбежит и норовит воспользоваться лакомым кусочком, и боимся, и сбиваемся в тесную кучку. Пошаловливее и посмелее мальчишка выкинет, бывало, какую-нибудь штучку, вроде отлезет потихоньку в другой угол и запищит или заревет, а мы дух притаим и дрожим от страха, как осиновый лист. Зато, когда соберутся товарищи, хвастаешься, что пришел раньше всех и дорогой видел ведьму и ее не испугался. Тяжелы эти воспоминания, но приятны!

Наконец, приблизились каникулы. Меня, должно быть по старанию учителя греческого языка, которого угощала мать моя, Громаковского, в числе других прочитали отличившимся в поведении. И пали, и розги, и страхи - все забыто! Довольный и в радости полетим с братом Иваном, который был уже в высшем, старшем отделении, домой. Тех радостей, которые испытываешь во время каникул под крылышком любящей матери - высказать нельзя.

Старший брат Иван был поспособнее и покрепче меня, но беззаботен и ленив, доставалось и ему. Когда он был в низшем отделении, то раз его и двоюродного брата Елисея, сына Осипа, раз до того попороли, что они на другой день за шестьдесят верст удрали домой. Отец отвел Ивана опять в училище, ублажил, кого следует, и его опять приняли, а Елисея, бедного, исключили.

В это время старший брат наш Василий, отданный в архиерейский хор, был уже в философии и жил в казенном доме в семинарии. Философ много значил, он и дома держал себя как-то иначе, недоступно, его уважали и считали великим человеком. Мать моя порешила отвезти нас, то есть меня и Ивана, в губернию, где мы уже будем находиться под присмотром старшего брата, и где над нами уже не будут так издеваться.

Уездное Черниговское духовное училище находилось в одном здании с семинарией, на втором этаже. В первом этаже - классы словесности и философии, богословский класс - в отдельном флигеле. Вот расходится, бывало, какой учитель и, ну, чинить порку: крик, писк и стук ногами в пол мешают профессору заниматься, и бежит, бывало, снизу гонец с приказом перестать сечь, иногда и сам профессор вскочит в класс и прикажет перестать сечь, вот мы и радехоньки. В Чернигове также посекали, но гораздо меньше. Здесь мне повезло, и здесь вывозила арифметика. Близкое соседство профессора семинарии много облегчало участь бедных мальчишек. В семинарии уже не секли, разве за какие-либо проступки, по решению правления, на семинарском дворе, под колокольчиком, перед всеми учениками. Это было страшным наказанием! Профессора ставили во время уроков за скамейками или в угол на колени, и только, телесных наказаний не употребляли. В Чернигове пошла другая жизнь, я даже не помню, кроме двух случаев, о которых скажу ниже, когда меня секли. Секанция, вообще, была в ходу, старший сек младшего, а младший - еще меньшего. Раз, на "Святого Духа", как теперь помню, лез мальчик в амбар, где мы ночевали: я, брат Иван и еще несколько мальчиков, надзор за которыми был поручен брату Василию, жившему в казенном доме. Я, когда этот мальчик лез на амбар, и дернул его за ногу, тот упал и расшибся. Приходит Василий и, по жалобе мальчика, учинил расправу, несмотря на большой праздник, высек меня. И долго потом смеялись мне: "Дух Святой свыше явился!".

Иван был, как я сказал, в высшем отделении, а ученики высшего отделения уездного училища уже считались персонами важными. Вот, раз, брат Василий, не помню за что, хотел его высечь, но тот не дался. Через несколько дней на квартиру являются четыре служителя из семинарии и брат Василий, растянули, бедняжку, Ивана и здорово попороли. Брат брата сек! Было времечко!

Я также, когда был в философских и богословских классах, сек врученных мне по надзору мальчиков, хотя, правду сказать, очень редко, но все же сек! Без секанции, значит, в то время не было учения.

В Новгород-Северском училище прошли за год меньше, чем в Черниговском, но к каникулам я успел догнать товарищей, и был переведен в высшее отделение, значит, второй год низшего отделения прошел благополучно.

Отец прислал за двести с лишним верст за нами большую телегу на паре лошадок. Тянемся дней пять, но все-таки доберемся до родительского крова. Заедешь, бывало, на полпути к какому-нибудь хохлику, возьмешь бутылку водки за пятак и угостишь его и хозяйку, - нас накормят, постелют сена и лошади дадут корму и за это ничего не возьмут, да еще попросят; "Приезжайте, паннички, в другой раз! А если детишкам по бублику дашь, то хозяйка не знает, чем угостить тебя: "Спасибо вам, добрые хохлики, за ваши угощения!".

Ох, как тяжело было уезжать из дома после каникул! Соберутся знакомые или, лучше сказать, приятельницы матери: одна принесет курицу, другая - десятка два яиц, третья - кусок сала или ветчины. Лошади запряжены, все уложено, и мы уже пообедали. Отец чинно надевает епитрахиль, кладет на стол евангелие и крест и служит напутственный молебен. Тут то пойдут всхлипывания и слезы! И сам отец, бывало, не удержится, читает, а слезы капают. Теперь не провожают детей в училища с таким напутствием, а жаль!

Итак, я ученик высшего отделения. Мать уже начала мечтать, что Сашечка ее перейдет и в семинарию, и, чего доброго, будет богослов. Я, кажется, говорил, что отец зачислил меня дьячком при себе и только поджидал, чтобы я немного подрос, укрепился и научился хоть немного читать и петь, а потом и взять меня из училища на место. Но, когда я перешел в высшее отделение и довольно успешно, то отец уже призадумался над своим намерением, к этому и мать моя ни за что не хотела брать меня из училища.

В высшем отделении я уже был в первом разряде, а к концу курса - в числе первых, вот как! Даже помогал брату Василию в репетиторстве стоявших с ним мальчиков. Считаю не лишним заметить, что в Черниговском духовном училище был такой обычай: после каникул философ или богослов нанимает квартиру на несколько мальчиков, потом идет к смотрителю училища, несет определенную, за каждого мальчика, дань, и смотритель, смотря по величине дани, присылал на квартиру более или менее богатых отцов мальчиков. Старший уславливается в цене и за содержание и за репетиторство. Содержание, большей частью, по условию доставлялось натурою, а за репетиторство, помнится, по пятьдесят копеек в месяц. Я, как привыкший в доме к хозяйству, заведовал хозяйственной частью, а Иван любил петь, музыку, ходить в гости и даже потанцевать, он уже был ведь словесник, поэтому и не любил хозяйство, он и учился, спустя рукава, и кончил семинарию во втором разряде. В высшем отделении, помнится как теперь, учился географии так: с вечера вызубришь урок по учебнику, потом, пораньше утром, на другой день, запасаясь сальным огарком, отправишься в бурсу. В бурсе была одна единственная карта Европы на все училище, засаленная, запачканная, оборванная, висит она в темной конуре. Воздух, тут же и спят, - хоть топор вешай! Вот около этой то карты и теснимся мы, пришедшие из квартир, чтобы черпать сведения о земном шаре. Если бы тогда показал нам кто-нибудь глобус, то мы смотрели бы на него, как на чудо, и, конечно, не поверили бы, что Земля наша такая круглая!

Особенно врезалось в память преподавание в этом классе латинского языка. Смотритель училища иеромонах Платон читал или, лучше сказать, учил нас латыни. Рыжеватый, небольшого роста, мозглявый монах был для нас страшной грозою. Переводили Корнелия Непета, учили грамматику. По четвергам было повторение из грамматики, пройденного за неделю, четверг был каким-то особенным днем у смотрителя, а у нас - днем секанций. Черт его знает что, но только в четверг смотритель всегда был зол, как лютый зверь.

Сидим в классе, ни живы, ни мертвы, дыхание притаишь, бывало, не шелохнешься и глаза не поднимаешь. Муха зажужжит, и гул на весь класс. Тут правила его любимые на "ит", "ио", "ино" и пойдут в ход. Боже сохрани, кто ошибется! Порка немилосердная. Вот, раз, аж теперь с ужасом вспоминаю, в один из этих четвергов досталось мне. В этом классе я был уже в числе первых учеников, и за два года, курс был двухгодичный, высекли меня только один раз. Помню, кто-то из товарищей в задний карман всунул мне карты, не припомню, как инспектор нашел их у меня, только на другой день, несмотря на то, что я был лучший ученик и даже старший квартирный, меня инспектор высек, но, правду сказать, только для срама.

Квартирный старший - вот, что за персона я был. Лучшему ученику высшего отделения поручается надзор за несколькими квартирами, он обязан был посещать их, записывать в свой журнал все неисправности и шалости учеников. Придешь, бывало, на квартиру, все перед тобой на вытяжку, и как только уходишь, так окольными путями гонец и отправляется на следующую квартиру дать знать товарищам, что старший идет. Обо всем старший доносит инспектору, надзирателей и помощников инспектора помимо старших не было. Старшие были не только в уездном училище, но и в семинарии.

Вот в один то из четвергов, это было уже в конце второго года, перед переходом уже в словесность, когда на нас уже смотрели, как на великих людей, со мной и случился казус. Я сидел на первой скамейке недалеко от учителя, около меня сидел косноязычный товарищ - Хорошенко. Тот что-то из под руки, не оборачиваясь, конечно, все, как говорят, сидели как свечки, я улыбнулся, смотритель заметил: "Высечь!" крикнул. Высекли, иду на место, "Стань на колени!". Стою до конца урока перед скамьей на коленях. На другой день прихожу в класс и сажусь на свое место, входит смотритель: "Липский, кто тебе позволил сесть? - я молчу, - Ступай туда!", и махнул рукой на скамью "прокаженных". Класс наш был узкий и длинный, в одном конце стоял стол для учителя и стул, по сторонам - скамьи для учеников, а напротив стола у самой стены - скамья для прокаженных. На эту то скамью отправлялись, как в отдаленные места, самые ленивые и негодные ученики или в чем-либо провинившиеся, они считались погибшими. Исключения делались для тех только, чьи отцы являлись к смотрителю с поклоном и приличными подношениями, а любил этот поганец подношения! Не только рубли, но и четвертаки и пятаки медные брал. За меня брат Василий ничего за последнее время не давал, вот он и захотел за эту дерзость проучить меня.

С одной стороны без вины порка, с другой - изгнание самолюбивого мальчика на скамью прокаженных так потрясло меня, что я на другой же день заболел горячкой. По просьбе брата Василия, он был уже в это время богослов и сверх того студент, старший в корпусе, и оканчивал курс, приезжал на квартиру ко мне семинарский доктор. Мне все хуже и хуже, жар страшный, несколько дней уже ничего не сознаю, губы покрылись черным налетом. Приезжает доктор и говорит: "Больше не приеду, он умрет". Сидят братья надо мой и плачут. Экзамены уже идут, скоро и домой ехать, а как без Саши показаться маменьке, она не перенесет такого горя! Сидят и плачут. Входит хозяйка, она любила нас, мы все время стояли у нее, и любила она нас, как своих детей. Царство небесное этой доброй Марфе Петровне!

Ее все знали, и редко кто не оставался должен ей за квартиру, расчеты велись с нею по получении священнических мест, а много пошло и на молитвы. Она очень набожна была, не ханжа, а истинная христианка и трудолюбивая женщина, из горничных Стоянского, бывшего прежде председателем в Чернигове гражданской палаты, а потом председателя управы благочиния в Питере и, наконец, где-то губернатором. В Чернигове был его дом, им заведовала Марфа Петровна и даже отчеты, которые мы составляли, посылала ему. У нее был один единственный сын от этого Стоянского, он учился в духовном училище, а потом в семинарии по протекции Стоянского, тогда в семинарии никому, решительно, не дозволялось учиться, кроме духовных. Вот Марфа Петровна и говорит: "Бегите, просите Шнейдера в богоугодном заведении!", так называлась большая, хорошая, впрочем, городская больница, там старшим доктором бел немец Шнейдер, он, говорили, особенно хорошо лечил горячки. Побежал старший брат. Приезжает вечером доктор, я этого ничего уже не помнил, осмотрел меня и сказал: "Если переночует, то завтра утром привезите в больницу, я приму, прошение подадите после". Утром раненько вынесли меня на подушках в телегу и повезли.

Чернигов разделяет на две части стрижень, небольшой ручеек, летом - вершка два и не более четверти воды, через него ходят и ездят, но никогда не высыхает, выходит за городом из ключей, и в некоторых местах за городом в ямах купаются. Вода прекрасная, чистая, впадает в Десну. Весной разливается очень широко, особенно когда Десна подает воду. Через этот ручей большой мост, и с этого моста во время разлива чудный вид на луг и Десну, как море, вода и вода, конца не видно. В это время семинаристы отправляются, бывало, на лодках в Троицкое, верст за семь от города. В лесу на берегу Десны - кабак, вроде трактира, туда молодежь весной и ездит на лодках покутить. Вот семинаристы, а дюжие они были тогда ребята, покутят там, да еще с собой и притащат под лодкой бочонок другой и для товарищей. Семинария стояла над самым ручьем и перевести бочонок в бурсу ничего не стоило. Лодку эту сто глаз высматривали и до наступления полуночи выжидали ее появления. Раз, брат Иван чуть не поплатился жизнью: ночью поднялась буря, темь, дождь, волны страшные так и качают лодку. К счастью, кормчий был очень дюжий и умелый богослов, да еще бас, без него пропали бы все, а их было семь душ, если не больше. Приехали мокрые до ниточки, а с собой обогреться ее, все-таки, притащили.

Иван тоже был певчий, тенора пел и часто исполнял должность регента. Он был поэт и артист душой, высокий ростом, стройный красивый и удивительно мягкого и доброго характера. Подопьет в компании, он, нужно сказать, не любил пить, но в компании нельзя не выпить, тогда хоть разбери его, все готов отдать и только смеется и плачет. Да, доброй души был человек, честный справедливый и любящий. Пение, игра на гитаре, охота с ружьем - любимые его занятия. Все рвался на военную службу, но, бедняжке, не удалось осуществить свои заветные мечты, но об этом впереди еще будет.

Вот повезли меня через этот ручей, свежий воздух, должно быть, освежил меня, я и теперь помню, что везли меня через какое-то море, хотя стрижень не более десяти сажень в ширину, разлива уже не было. Потом привезли меня в рай, там видел под кустами в саду в разных положениях гуляющих, сидящих и лежащих святых. Меня везли через больничный сад, там были больные, только это и помню, как внесли меня в больницу, как уложили меня и что со мной делали - ничего не помню.

В эту весну около Чернигова на леса напала какая-то гусеница и поела всю листву.

Меня сейчас же остригли, на голову лед и на затылок "мушку". Я немного оправился и уже начал говорить: "Закройте окно, а то эта бабочка влетела и кусает меня!". Привязали меня к кровати, чтобы я не сорвал мушки и не упал. Всего этого я не помню, но, в конце концов, я ожил. На экзаменах смотритель записал меня умершим. Стал я поправляться, придут, бывало, братья и под руки водят меня комнате, чтобы хоть немного научить меня ходить, так как они ждали лошадей из дому на каникулы ехать. Немного оправился, Марфа Петровна сшила мне на бритую мою голову белый колпак, с ним долго я не расставался, так привык к нему.

О радости маменьки, о слезах ее и говорить нечего, за каникулы поправился. Приехал в семинарию, и меня без всяких экзаменов приняли в словесность. Бог услышал молитвы матери и надоумил послать за Шнейдером. После каникул, помню, принес Шнейдеру прекрасный окорок ветчины и хотел дать пять рублей, но денег он не взял. Память его для меня вечная!

Греческий язык читал Дорошевский - единственная личность, о которой с удовольствием вспоминается.

Не могу не сказать хоть несколько слов об учителе арифметики, священнике Юшко. Теперь смеюсь, как вспомню его маленькую фигуру, небольшой попик с клочком бороды, в шляпе с широкими полями и замасленной ряске. Смешной был, и все учение арифметики состояло единственно в складывании и вычитании подписанных одно под другим, в строгом порядке, чисел. Знали таблицу умножения отлично, умели делать умножение и деление, но, кажется, одних и тех же чисел из года в год. Я, как любитель арифметики, аккуратно записывал уроки и вел тетрадку. Когда уже сам занимался с младшими учениками, то в своих тетрадках находил те же цифры. Устных упражнений никогда не было, решение задач недоступно было нашему поколению, о дробях - не помню, знал ли что-нибудь.

Помнится один случай в низшем отделении, впрочем, не с Юшкой, а учителем Рудинским. Приходит после обеда пьяный, расправился с учениками, записанными в эрратах, незнающими. Нужно сидеть в классе два часа, времени еще много, садится за стол, и на первого ученика крикнул: "Поясняй за меня урок!". Бедняжка испугался, молчит, ни слова. "Ну, ты!" - ко второму обратился, и этот тоже: "Не могу!", говорит. Наконец, кричит: "Кто может?". Поднимается его братишка, тоже из хороших учеников, шустрый такой мальчик, "я - говорит, - могу". Учитель, продирая глаза и расписывая ногами азбуку, подходит к нему: "А, так ты умнее меня, что можешь за меня объяснить!". Да по ушам так хватил его то одной, то другой рукой, что с бедного кровь полилась с ушей и носа, потом схватил за уши и вытащил на середину класса. Все остолбенели и не знаем, что делать. Потаскавши его за волосы, угомонился, сел за стол, оперся на руки и так просидел до звонка. Мы опомнились немного, вытащили со страхом, боясь, что и нам будет тоже, что не в свое дело мешаемся, вытащили потихоньку из класса, обмыли водой и отнесли на квартиру. Долго после этого проболел бедняжка, здоровенький был мальчик и благополучно перенес такие страшные побои.

Всего нельзя описать, что с нами делали педагоги, секут, и не смей кричать, отбивают руки комлем розги, на ладонях опухоль, и не смей отнимать руку, когда наносится удар. Два часа стоишь на коленях, нет сил стоять больше, и не смей согнуться или положить что-нибудь под колени. Теперь, говорят педагоги, вредно ставить мальчика на ноги на целый час, а нам полезно было стоять на коленях два часа, да еще на растертом кирпиче. Теперь, те же педагоги говорят, вредно мальчику просидеть час не пригибаясь спиной к скамейке, для чего и скамейки с задниками выдумали, а мы сидели два часа на вытяжку на скамейках без спинок. Теперь заставляют учеников лазать, прыгать, делать разные гимнастические упражнения, бороться и прочее, а меня высекли за то, что я на дворе ходил на ходулях. "Ты черту, - сказал инспектор, увидевший меня на ходулях, - уподобляешься".

За рекреацию покрывали все наши страдания, мы знали: май - гуляй, июнь - вертись, как вьюн, июль - в книжку плюй. Первого мая все со всех классов выходим, как только звонок ударит, по местам, идешь к квартире смотрителя и кричишь: "чицатия - чицатия!", выходит смотритель, а мы пуще кричать! Ну, дети, гуляй! О, радость! Целый день гулять, уроков не задавали, порки не будет. На другой день и на третий - тоже, в мае много праздников, вот и приходится весь май гулять. 15-го, 16-го и 17-го опять кричим: "чицатия!", и нас отпускают. 29-го, 30-го и 31-го заканчиваются наши радости.

Целый год учителя ничего не делают, к экзаменам нужно что-нибудь приготовить, вот в июне пойдет усиленная работа, а с нее - усиленная порка. В июле начинаются экзамены, каждый учитель старается показать, что у него хорошо учатся, поэтому никогда не обрежет на экзамене ученика, а всегда, скорее, поддержит. Тогда ученики не экзаменовались по всем предметам, если придется из всех предметов отвечать по одному какому-либо, то и ладно, правда, лучшим всегда приходилось отвечать по нескольким предметам. Липский, например, уже спрошен по латыни, но учитель арифметики спрашивает его, потому что уверен, что Липский ответит хорошо. Посидят экзаменаторы, потолкуют, только не по педагогической части, спросят человек пять-десять, да скорее на закуску к учителю, у которого был экзамен. Баллов никаких не было. Единица и ноль никогда не мешали переводу. Малый в возрасте, ничем себя дурным не зарекомендовал, или отец у него хороший человек, всегда бывает у смотрителя и учителей, а поэтому переводится в следующий класс, и кончали, таким образом, уездное училище и даже семинарию с единицами в науках.

Было времечко! А теперь, получил двойку не только с математики, но, хоть, с немецкого языка и оставайся в том же классе, а если перерос или оставался в каком-либо классе, то и совсем уволят. Зато теперь в богословском классе мальчики лет 16 - 19-ти ну что это за проповедники? Потому его не слышно, и дрожит весь, когда говорит проповедь. А, бывало, выйдет богослов лет так под тридцать, с бородищей, да для смелости перед проповедью красаули хватит, то хоть и списанную, но так произнесет проповедь, аж чувствительные сердца содрогнутся, слушаешь такого проповедника и не наслушаешься, после проповеди зато и кутеж задастся, бывало. Дни проповедничества - дни праздников, и начальство за это не взыскивало. И теперь эти праздники в ходу, но уж совсем не то. Я, бывши уже помощником инспектора семинарии в Воронеже, натыкался на эти праздники, а потому и знаю, что теперь они совсем не таковы. Стоит на столе какой-либо штофтико, да и только, чем тут раскутишься? А больше не за что кутить, дорога, проклятая! А прежде, бывало, за рубль - ведро, пей, сколько душе угодно. Да и пить было кому, не теперешним сморчкам, зато были - богословы! Басы грянут в церкви - концерт, стены дрожат, а теперь и петь некому. Поедут на лодках в Троицкое, да грянут: "Вниз, да по матушке", в городе, верст за пять-шесть, слышно. Дух радуется! Не так давно все это было, в сороковых годах, а в сравнении с теперешним - все это кажется сказочным. О, время, время!

Пора в семинарию переезжать. Буду так размазывать - не скоро до конца доплыву. Времени нет, и то пишу урывками, по ночам. Очень жаль, что надеялся на память, не записывал.

В то время нельзя было себе представить школу без розог. Да и не только школу, правило « пожалеешь розгу - испортишь ребенка » имело довольный вес в деле воспитания детей.
Первый день учебы непременно включал в себя торжественную порку наиболее подвижного малыша, дабы показать остальным назначение предметом, находившихся прямо под доской. После порки учитель объяснял плачущему ребенку в чем его вина, и что за проступки все дети будут наказаны розгами.
В первые месяцы «воспитание» велось особенно рьяно, ибо требовалось привить дисциплину – главную часть учебного процесса. За неделю каждый ребенок попадал под розгу, так что со временем все привыкали. Дети ненавидели школу и учителя. Да и как можно любить место, где больно и скучно.

В первый день сентября первоклассники ждали свою учительницу. В классе воцарилась несвойственная их возрасту тишина. А все потому, что Билли Мартин учил одноклассников уму – разуму. Его старший брат Стивен учился в пятом классе и подробно разъяснил брату про школу все, что посчитал нужным (конечно немного приукрасив). Стивен не забыл рассказать и про первую порку, которой сегодня обязательно кто-нибудь будет подвергнут. Приукрашенная вдобавок и Билли, история вселила настоящий ужас в его одноклассников. Нужно также учесть, что они были детьми нового поколения, в большинстве своем розог не знавшего.
Из всего класса дома пороли только Томми Смидта. Его отец записывал на бумажке все проделки своего сына и каждую субботу учил его жизни. Каждая проделка оценивалась в четыре удара розгой. Бывали же недели, в которые бумажка оставалась пустой. Тогда отец порол Томми за вранье, ибо, по его разумению, мальчишка не мог ничего совершить за целую неделю, а значит он просто не признался отцу в содеянном.
Обремененный таким большим опытом, Томми с тоской ждал еще одного мучителя.
Что же касается девочек, то некоторых из них мамаши заботливо шлепали время от времени, но не столько, чтобы причинить боль, сколько, чтобы показать свое недовольство.

Наконец, в классе появилась учительница. Она показалась всем такой милой. Глаза у нее были такие добрые. Но это конечно не помешает ей выпороть кого-то до полусмерти. Она поздоровалась, назвала свое имя и стала рассказывать про школу и школьные правила.

Сейчас она кого-то выдерет, - прошептал Билли.

Эти слова дошли до Сьюзи Уорен. Ее никогда в жизни не наказывали, и она с ужасом смотрела на мисс Томпсон.

Сейчас, уже скоро, - повторил Билли.

Сьюзи вдруг стало так грустно, и она так устала бояться, что вдруг разревелась. Учительница прервала свой рассказ и направилась к ней. От сознания того, что она обратила на себя внимание мисс Томпсон, Сьюзин плач превратился в рыдание.
По классу прокатился шепоток.

Это будет она, - со знающим видом сказал Билли.

Мисс Томпсон подсела к Сьюзи и своей тонкой нежной рукой стала гладить ее локоны. Девочка не унималась.

Почему ты плачешь? – ласково спросила мисс Томпсон.

Сьюзи посмотрела на нее своими большими карими глазами.

Теперь вы высечете меня? – спросила она сквозь плач.
- А ты натворила что-то дурное?
- Я … я заплакала.
- Мы все иногда плачем, например, когда нам больно, грустно или … страшно. Но ведь тебе больше не страшно? Ты ведь больше не будешь плакать?
- Нет, мэм.
- Вот и хорошо, - сказала мисс Томпсон.

Она встала и вернулась на свое прежнее место у доски, под которой лежали розги.
В тот день никто не был выпорот. Это было в высшей мере странно, но Билли, все разузнавший у своего брата, объявил, что первая порка может быть и на второй, а иногда даже на третий день.
На второй день было три урока. На большой перемене дети выходили поиграть на улицу, после чего, в сопровождении своих учителей, возвращались в классы.
Мисс Томпсон не досчиталась одного ученика.

Дети, а где Дэвид? - спросила она.

В тот момент в класс вошел другой учитель, рука которого была занята ухом Дэвида. Освободив руку, учитель рассказал мисс Томпсон о том, что Дэвид растоптал цветочный куст на школьном дворе.

Я бы за это надавал раз пять, но вы, наверное приверженка более строгих наказаний, - сказал он и вышел вон.

Не было никаких сомнений в том, что Дэвид стане первым выпоротым, и дети с любопытством и страхом ждали, когда же она его выпоре до полусмерти? Дэвит тоже осознал это и, хныкая, подошел к мисс Томпсон.

Я виноват, мэм, - прошептал он.

Мисс Томпсон присела на корточки, чтобы хоть как-то сравняться с Дэвидом по росту. Ее длинная юбка раскинулась по полу. Она посмотрела малышу в глаза и спросила:

Ты сделал это нарочно?
- Нет, мэм. Я побежал за мячом и оступился. Честное слово!
- Я верю тебе. Вот как мы поступим, - Дэвид приготовился к порке, - после уроков ты ненадолго останешься и поможешь мне все исправить. Договорились?
- Да, мэм.
- А теперь иди на свое место. И выше нос, - сказала она, дотронувшись пальцем до его носика, - не следует реветь из-за пустяков.

Она улыбнулась ему вслед. Но этой улыбкой никого не проведешь. Наверняка она выпорет его после уроков.

Каково же было удивление ребят, когда на следующий день они узнали, что Дэвид помог ей привести в порядок клумбу, мисс Томпсон угостила его печеньем и даже не попыталась высечь.
Дети были в смятении. Все было бы намного проще, если бы учительница высекла кого-то в первый же день.
Шли дни, и постепенно дети привыкли и к урокам, и к безмерно доброй учительнице, и к розгам, спокойно лежавшим на виду у всех.

Однажды, мисс Томпсон оставила ребятишек одних на школьном дворе, чтобы перевязать разбитую коленку Максу Райту. В это время, какая-то девочка из второго класса дернула первоклассницу Бэкки за косичку, та ответила, и началась драка.
Девочек разнял учитель второго класса Вильямс, известный нам по истории с Дэвидом. Он потащил обеих девочек в свой класс. Не особенно выясняя кто начал и в чем причина драки, он занялся розгами. Выбрав наиболее гибкую, учитель схватил и перекинул через колено девочку-второклассницу. Она также была давно знакома с этой процедурой и не сопротивлялась. Учитель освободил место наказания от многочисленных юбочек и начал экзекуцию. Пять прибольных раз обрушились на крошку. Она плакала, но ничего не могла поделать. Наконец, все закончилось, и плачущая девочка была водружена на то же место, где стояла раньше.

Мери-Луиза, что нужно сказать? – строго спросил учитель.
- Спасибо, господин учитель. Простите, я больше так не буду, - проговорила девочка.
- Уже простил, - сказал подобревший учитель, - ступай.

Когда девочка удалилась, учитель строго взглянул на Бэкки, которая до сих пор с ужасом наблюдала за действом, которое видела впервые.
- Теперь вы, юная леди, - сказал учитель.
- Нет, - расплакалась Бэкки, - я не хочу, вы не мой учитель. Вы – гадина, - отбиваясь кричала Бэкки, - я не хочу, не надо.

Учитель уже задрал ее юбочки, но на минуту
остановился перевести дух от внезапного
сопротивления.

Я научу вас уважать старших! Вы получите десять ударов.

Экзекуция началась. Пронзающая, доселе невиданная боль потрясала бьющуюся в истерике девочку. Учитель же решил приложить максимум усилий к исполнению своего долга. Он медленно считал: один, … два, … три …, в перерывах приговаривая: «Маленькие девочки должна слушать старших». На счет шесть в классе появилась мисс Томпсон, прознавшая о случившемся. Она решительно направилась к экзекутору и выхватила девочку из его рук. Малышка уцепилась за ее шею и продолжала плакать.

Это моя ученица, Вильямс, и ее воспитание – моя забота!

После этих слов она удалилась вместе с плачущей девочкой. Мисс Томпсон отвела ее в свою комнату на втором этаже и уложила в кровать.
- Тебе лучше поспать, крошка. Теперь все позади.

Месяц спустя, зашедшая в класс мисс Томпсон наблюдала такую картину: двое мальчишек, взяв в руки розги, пытались отхлестать друг друга. До начала занятий было еще двадцать минут, и они никак не думали, назначая дуэль на это время, что их кто-то застукает.
Когда мисс Томпсон попала в их поле зрения, мальчики встали как вкопанные. Побросав розги, они ждали, что она предпримет.

Что здесь происходит? – довольно строго спросила она.
- Вилли сломал мою игрушку и украл ее.
- Неправда, - сказал Вилли, - я взял ее починить. Я хотел вернуть!

Мальчики бросились наперебой разъяснять учительнице все обстоятельства происшедшего.
Вилли сказал: «Мы теперь больше не друзья».
В этот момент мисс Томпсон что-то придумала, и от этого слегка улыбнулась. Мальчики не заметили этой улыбки. В общем, мисс Томпсон била серьезно-строга, и это их пугало.
Мисс Томсон наклонилась и подобрала брошенные розги. Она проверила их на упругость, пару раз отхлестав воздух, и положила худшую на место, оставшись с одной розгой. Мальчики опешили. В первый раз они видели этот предмет в ее руках.

Видно, придется высечь одного из вас, чтобы такое не
повторилось, - сказала она сквозь незаметную
мальчикам улыбку.

Все их внимание поглощала эта розга в руках учительницы.

Итак, кого же из вас высечь? – спросила она, - ну же, не молчите.
- Меня, мэм. Это я сломал игрушку, - сказал Вилли, - я виноват, мэм.
- Нет, мэм, это я виноват, - сказал другой, - высеките меня, - повторил он, расстегивая штаны.

Мисс Томпсон остановила его.

Значит вы все еще друзья, раз защищаете друг друга?
- Выходит, что так, мэм.
- Людей бить нельзя. Пообещайте, что больше так не сделаете.
- Обещаем, мэм.
- Кого из нас вы высечете?

Теперь мисс Томпсон улыбнулась заметно.

На этот раз никого, Вилли. Ведь мы договорились? – сказала мисс Томпаон, укладывая розгу на место.
- Договорились, мэм, - сказал Вилли и обнял ее. Его примеру последовал другой озорник.

Прошли три года. За это время мисс Томпсон ни разе не применила телесных наказаний. Хотя она и ни разу не говорила, что никого не будет пороть. Просто между ней и ее учениками существовало никем ни озвученное соглашение, по которому дети изо всех сил старались вести себя хорошо, а она их не секла.
При этом способе воспитания ученики мисс Томпсон успевали лучше остальных и не без удовольствия посещали полные фантазии уроки своей учительницы.

Как-то в школе произошла беда. Двое семиклассников забрались ночью в школу и разворотили свой класс. Там их застал школьный сторож. Случай был беспрецедентный, и наказание было придумано соответствующее: по сто ударов розгой каждому. В течение пяти дней, ежедневно на двух переменах мальчики должны были получать по десять ударов, до полного исполнения наказания.
Для пущего эффекта порку сделали публичной. Все ученики школы должны были при ней присутствовать.
В первый день мисс Томпсон покорно привела своих учеников на открытый просмотр. Все было как в плохой пьесе. Учитель громогласно рассказал присутствующим о причине порки, как будто кто-то еще мог об этом не слышать. Чуть дальше от учителя стояли два мальчика, уткнувшись глазами в пол. После рассказа экзекутор демонстративно долго выбирал розгу, и началось. Таких жестоких ударов не получал еще никто, и всем было жаль хулиганов. В конце мальчики поблагодарили мучителя и были отпущены.
На протяжении всей порки можно было заметить как мисс Томпсон вздрагивала от каждого удара. Больше всего на свете ей хотелось уйти оттуда. Но она не могла этого сделать, как и не могла остановить наказание. Она была бессильна, и от этого ей становилось еще хуже.

В школе все было по-старому, и ученики мисс Томпсон по-прежнему оставались самыми успевающими. Другие учителя не могли понять, как ей это удается. Так родился слух о том, что она чрезмерно строго обходится с детьми и самым жестоким образом наказывает за любую провинность. Она сечет их до крови и заставляет целыми днями стоять в углу.
Эта версия объясняла причину академических успехов, но никак не стыковалась с поведением детей. Девочки буквально не отходили от нее ни на шаг, да и мальчики частенько прибегали советоваться с ней по разным важным вопросам. Дети смеялись и совершенно не производили впечатления забитых учительницей-садисткой учеников.
Это обстоятельство не помешало мифу обрасти невероятными историями истязаний и поползти по школе.
«Я бы не смогла так издеваться над детьми, - сказала одна учительница другой в приватной беседе, - провинившийся ребенок должен быть выпорот ради его же блага, но то, что вытворяет эта мисс Томпсон – уму непостижимо»!
Никому и в голову не могло прийти, что эта ужасная мисс Томпсон ни разу за все время не подняла руки ни на одного из своих учеников, хотя нужно признаться, что иногда они этого заслуживали.

В один из дней разразилась сильнейшая гроза, и на время перемены дети остались в классе. Мисс Томпсон предложила им порисовать и отправилась за бумагой. По возвращении, она услышала такой разговор:

- … твой отец ни на что не способен! Мой сказал, что из-за твоего все дело разваливается.
- Это неправда! – послышался девичий головок.
- Вот и правда! Он бездельник и трус, и еще пьяница. И ты – дочь пьяницы!
- Гордон, нельзя так говорить, сейчас же извинись, - вмешалась мисс Томпсон.
- Не извинюсь, мэм. Лиза, твой отец трус и пьяница, и грязная свинья!
- Гордон, прекрати немедленно. В чем дело?

Гордон встал со своего места, подбежал и Лизе и начал кричать: «Лиза – дочка пьяницы! Лиза – дочка пьяницы!»
Внезапно, рука мисс Томпсон схватила его за шиворот и потащила к доске. Она вытащила розгу и со всей силы стала пороть Гордона. Стоны мальчика и треск внезапно сломавшейся розги заставил ее опомниться. Она оглянулась, увидела испуганных детей, потом посмотрела на Гордона, глаза которого были полны слез. Мисс Томпсон ужаснулась от содеянного. Сломанная розга упала из ее руки, она бросилась а Гордону, обняла его и заплакала.

Гордон, прости меня, я не должна была, я не имела права! Гордон, милый, извини!

Годон погладил ее по голове и сказал:

Зачем вы извиняетесь, мисс Томпсон, я заслужил, вы сделали правильно.
- Нет, я не имела права, прости меня…

Она села на пол и, закрывшись руками, плакала.
Весь класс сорвался со своих мест и стал утешать учительницу.

Вы не виноваты, мэм, он сам напросился!
- Если бы не вы, я бы сам ему двинул!
- Не плачьте, мэм, пожалуйста!

Немного успокоившись, мисс Томпсон обратилась к Гордону:

Тебе было больно?
- Нет, мэм, не беспокойтесь. Вы совсем не умеете пороть детей. Вы не проверили розгу и не сняли с меня штаны.

Мальчик улыбнулся, мисс Томпсон тоже, и все прошло. Гордон конечно же соврал. Ему было очень больно: у мисс Т. отлично получилось. Она тоже знала, что он врет. «Я не достойна этих детей, - подумалось ей».

Вот так и получилось, что гордон стал первым выпоротым в этом классе. Но он стал и последним, потому что мисс Томпсон больше никогда не брала розги в руки. Она часто вспоминала этот случай и никак не могла понять, почему так произошло.
Дети все так же ее любили.
Гордон и все остальные простили ей этот «проступок», как она прощала им их шалости.
Однажды, мисс Томпсон сказала, что в мире слишком много боли, чтобы еще и причинять ее детям нарочно. Наверное, она была права.

Долгое путешествие принца Фердинанда

МРАЧНАЯ СКАЗКА

Здравствуйте, милые дети, здравствуйте! Вот и опять пришло время рассказать вам хорошую сказочку. Садитесь-ка поудобнее, закрывайте ротики и навостряйте ушки...

Лешенька! Ты, милый, сядь прямо на коврик, а лучше даже ляг, голубчик... а то за тобой мне никого не видно... Тише, дети, тише!.. Светочка, не надо бить Борика мобильничком по головке! Он так сказку не услышит... Все, дети, все, успокаивайтесь... Ингварчик! Ты опять?... Ну-ка вынь ручки из карманов штанишек! Не надо оправдываться, милый. Просто вынь ручки и положи их на коленочки... Кирочка! Слезь, детка, с трюмо, сядь, как все, на стульчик... Ну, все успокоились?..

Дети, я расскажу вам очень-очень страшную сказку. Если кто-нибудь боится, лучше пускай сразу пойдет в другую комнату и посмотрит страшилки или поиграет в Чикатиллу. Ну что, никто не боится?.. Ну, потом не говорите, что не знали... А в туалет никому сбегать не надо?.. Правда, нет?... Тогда я начинаю.

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был принц, сынок местного короля. Я, дети, не знаю, в каком именно царстве-государстве он жил и к какому королевскому дому принадлежал. Не исключено даже, что он назывался принцем только потому, что его папа был каким-нибудь бензиновым королем, или, например, королем вторсырья. Это совершенно не имеет значения.

(Дети, нарисуйте старого короля и молодого принца, а потом пришлите свои рисунки нам. Кто сделает самый хороший рисунок, получит за-ме-ча-тельный приз-сюрприз!)

Принц Фердинанд был симпатичным молодым человеком, хорошо образованным и с прекрасными манерами. Как и полагается принцу, он был с утра до вечера занят тем, что открывал, закрывал или просто посещал различные важные церемонии. Эту трудную, но очень полезную для государства жизнь принц вел уже несколько лет, привык к ней, и она ему даже нравилась. Он мог бы быть вполне счастлив, но...

Ах, всегда эти «но»! Ну, кажется, чего еще надо: молод, хорош собой, богат, знатен, занят любимым делом... Ан нет, непременно вылезет какое-нибудь «но»! Принцево «но» заключалось в том, что была у него мечта – страстная и совершенно неосуществимая. Мечту эту принц хранил в глубокой тайне и никогда никому в ней не признавался. Потому что знал, что никто не в силах эту мечту осуществить, а вот разгласить тайну и опозорить его, а заодно и все королевское семейство, могут запросто.

Но однажды в волшебную новогоднюю ночь, в тот самый момент, когда часы пробили двенадцатый удар, к принцу в дом (у него был небольшой уютный замок по соседству с отцовским дворцом) постучался нищий старичок. Принц, извинившись перед своими гостями, сам вышел к нежданному визитеру. Старик показался ему довольно неприятным: одет в грязные лохмотья, хромой, и один глаз не то косит, не то вообще стеклянный... Но, учитывая особый характер имевшей место ночи, принц велел охранникам в порядке новогоднего исключения не сдавать оборванца-старикашку в полицию, а провести на кухню, обогреть, накормить и напоить от пуза.

Как вы, дети, вероятно, уже догадались, старичок был на самом деле не простым старичком, а высококвалифицированным волшебником. (Дети, обязательно нарисуйте этого волшебника!) Между прочим, милые дети, не надо думать, что волшебники являются только к бедным девочкам и мальчикам. Это только в сказках так бывает, а в жизни они гораздо чаще предлагают свои услуги как раз богатым детям. Но, конечно, при условии, что эти дети хорошо себя ведут, слушаются маму, папу и бабушку, а также не капризничают, когда им на завтрак дают овсяную кашку.

Так вот, старикан оказался волшебником. Уже под утро он каким-то колдовским способом пробрался мимо охранников в парадные залы и попросил принца, веселившегося всю ночь, уделить ему несколько минут. Принц прямо обалдел от такой наглости и собрался кого-нибудь позвать, чтобы вытолкать старика в шею, но тот поднажал на него с помощью волшебных технологий, и они прошли в кабинет Его Высочества. Там старик проинформировал принца о своей профессии и – вроде как в благодарность за гостеприимство – предложил исполнить любое его желание.

«А почему одно, а не три желания?» – возмутился начитанный Фердинанд, потому что не любил, когда его обжуливали.

«Бросьте, Ваше Высочество, мы с Вами люди взрослые», – ответил старый волшебник, – «берите что дают, а то скоро рассвет, и я просто, как говорят мои британские коллеги, исчезну в тонкий воздух». (Ну-ка, дети, сможет кто-нибудь нарисовать исчезнувшего старичка, а?)

Принц ужасно разволновался. Он вдруг подумал, что за всю жизнь еще ни разу не встречал настоящего волшебника и, возможно, никогда больше не встретит, так что это, скорее всего, его единственный шанс осуществить заветную мечту. Поколебавшись пару минут между жгучим стыдом и еще более жгучим желанием, терзавшим его всю жизнь, принц решился. Он заглянул за дверь и убедился, что там никого, кроме недоумка-охранника, нет. Потом он подошел к мастеру практического волшебства и, приобняв грязного старика за плечи, минуты две шептал ему на ухо.

Старик-волшебник не удивился и не возмутился. Надо полагать, за долгие годы службы по ведомству марвелмейкинга ему и не такие желаньица доводилось исполнять.

«Что ж, я понял Вас, Ваше Высочество. Думаю, у меня есть как раз то, что Вам нужно», – сказал старый работник волшебного сервиса.

«Но как насчет... эээ... качества обслуживания?» – засомневался было принц Фердинанд.

«Фирма гарантирует. Останетесь довольны», – сказал дед каким-то по волшебному убедительным тоном, так что принц мгновенно проникся к нему полным и безоговорочным доверием.

«Ну что, Ваше Высочество, у Вас есть еще вопросы – или приступим к реализации?» – спросил волшебник. – «А то время поджимает, знаете ли...»

«Да-да!» – воскликнул принц в радостном нетерпении. – «Приступайте немедленно!»

Принц ждал, что для исполнения волшебства старик примет классическую позу «мартихор», или начертит волшебный круг, или, на худой конец, выдерет из свой клочковатой бороденки три волоска, а затем начнет страшным голосом выкрикивать загадочные заклинания и жонглировать волшебной палочкой, в просторечии именуемой умклайдетом.

Но вместо всего этого старый волшебник вальяжно развалился в кресле и достал из внутреннего кармана своего рубища ноутбук незнакомой принцу модели. Бормоча вполголоса: «Год на переломе... Венера в Рыбах... Луна в третьем доме...», старик ввел в компьютер большой массив чисел, запустил какую-то программу, дождался завершения обработки и некоторое время внимательно изучал высветившийся на экране результат. Наконец он обратился к принцу Фердинанду:

«Все в порядке, Ваше Высочество, сделку можно совершить «ин спот». Вы готовы?»

«Да-да!» – нетерпеливо отозвался принц, бывший все-таки изрядно «меж двух вин», как элегантно выражаются о подвыпившем человеке французы.

«Прошу Вас прочитать и подписать этот контракт», – продолжал волшебник, и тотчас на столе совершенно из ниоткуда появился лист бумаги с длинным текстом, написанным весьма мелким шрифтом, и с кучей примечаний, написанных шрифтом еще более мелким. – «Он гласит, что мы беремся исполнять Ваш заказ в течение одного года, а кроме того содержит ряд стандартных оговорок».

Нетерпеливый принц не стал разбираться в тексте и собрался было поставить подпись, но старик поспешно подал ему свою ручку со словами:

«Нет-нет, моим пером, пожалуйста».

Принц подчинился, немного удивившись, что в ручке не паста, а чернила, к тому же красного цвета.

Как только принц подписал контракт, старый волшебник взялся за дело. Он опять набрал несколько цифр на своем ноутбуке, нажал кнопочку и проговорил в мини-микрофон (по-видимому, его компьютер был оснащен мобильным телефоном): «Трансгресс тринадцать-ноль-тринадцать, отправляю исходные», а затем снова нажал кнопочку.

Потекли минуты ожидания. Готовый взорваться от нетерпения Фердинанд уставился невидящим взглядом в экран, где знаменитая рок-поп-звезда, завораживающе покачивая прекрасными бедрами, исполняла хит осенне-зимнего сезона:

O what a long trip `twill be!

Вдруг мир вокруг принца чудесным образом преобразился. Не стало ни замка, ни морозной новогодней ночи, ни старого волшебника, ни кретина-охранника. Принц увидел, что он стоит совершенно один на аллее какого-то незнакомого парка. Судя по темно-зеленой листве редко посаженных деревьев, был конец лета или начало осени. Довольно длинные тени показывали, что теплый погожий день клонится к вечеру. Воздух был напоен ароматами трав и цветов, из густых крон деревьев раздавались птичьи голоса. Вдали за деревьями виднелись фигурки играющих детей, порой слабо слышались их веселые крики и серебристый смех. Иногда мелькали и фигуры взрослых. Где-то очень далеко светлопечальный голос серебряной трубы выводил знаменитую тему Бени Гудмэна... (Дети, вы, конечно, все сможете нарисовать этот чудесный парк).

Некоторое время Фердинанд бездумно наслаждался охватившим его ласковым покоем. Потом он стал размышлять, что же ему делать дальше, и как, собственно говоря, будет осуществляться его заказ на волшебное обслуживание. Но принцу не пришлось долго мучиться недоумением.

«Ваше Высочество!» – услышал он женский голос позади себя и, обернувшись, увидел приближающуюся к нему красивую даму средних лет в элегантном брючном костюме. Принц был немного смущен, так как вспомнил вдруг, что сам он во фраке – хотя и от лучшего модельера, но совершенно неуместном в таком месте и в такое время. Впрочем, дама, кажется, не обратила на это внимания.

«С Новым Годом, мой принц! Рада приветствовать Вас в нашем прекрасном крае», – сказала она, подойдя ближе.

«Добрый день, сударыня!» – ответил Фердинанд. – «Но погода никак не похожа на новогоднюю...»

«Нет-нет, теперь именно 1-е января, милорд. Просто во Флагелянде всегда лето. Таковы особенности здешнего климата».

«Флагелянде?» – удивленно переспросил принц, а сердце его радостно екнуло от одного только названия местности, в которой он оказался.

«Флагелянд – волшебная страна, где исполняются желания, подобные Вашим, мой принц», – пояснила дама, улыбаясь, а затем, куртуазно присев, представилась: «Меня зовут леди Маргарет, Ваше Высочество. Мне поручено встретить Вас и дать все необходимые разъяснения. Если не возражаете, мы сейчас направимся к дому, в котором Вы будете жить, а тем временем я поведу свой рассказ». (Нарисуйте-ка, дети, как леди делает книксен, а принц раскланивается; вам бы тоже надо этому научиться).

«Что ж, прекрасно», – сказал принц Фердинанд. – «Но позвольте прежде всего один вопрос. Я не знал, что окажусь вне своей страны. Как-то ведь надо объяснить мое исчезновение...»

«Как?» – удивилась леди Маргарет. – «Разве мистер Отсифем не разъяснил Вам, что по истечении срока контракта Вы вернетесь в ту же точку пространственно-временного континуума, из которой были отправлены сюда?»

Принц, будучи по образованию гуманитарием, ничего не понимал в сложной физике пространства и времени, но смысл сказанного был ему ясен.

«У нас было мало времени», – ответил он даме. – «Вообразите, миледи, этот господин даже не представился! Я впервые слышу его имя. Но если все так, как Вы говорите, то нет проблем. Я готов услышать Ваш рассказ».

«Итак, Вы находитесь в волшебной стране Флагелянд», – начала леди Маргарет, опершись на вежливо предложенную принцем руку и пускаясь в неспешное путешествие по прелестной аллее парка. – «Население нашей чудесной страны состоит из взрослых и детей».

«Ну, в этом, пожалуй, никакого чуда нет», – рассмеялся принц Фердинанд.

Дама многозначительно улыбнулась и, не ответив на реплику своего подопечного, продолжала:

«Детьми считаются все мальчики и девочки, биологически не достигшие двадцати одного года».

Принц хотел было прокомментировать и это сообщение, но решил не тратить времени попусту. Детский возраст – понятие немного условное, и разные народы по-разному устанавливают его границы.

«В сомнительных случаях отличить взрослого от ребенка не представляет труда: у всех взрослых, как мужчин, так и женщин, на лбу имеется маленький коричневый значок в виде буквы А. У Вас, кстати, он тоже уже есть», – с последними словами леди Маргарет подала Фердинанду зеркальце, и он убедился в справедливости ее слов, а заодно понял и природу пятнышка на ее собственном лбу, которое он поначалу принял за странную родинку. – «У детей никакого значка на лбу нет, он появляется автоматически, т.е. волшебным образом, в день достижения ребенком совершеннолетия. Должна Вас, однако, предупредить, что встречаются странные взрослые особы обоего пола, которые пытаются скрыть свой истинный возраст и выдать себя за ребенка, для чего искусно замазывают свой значок различными пудрами и румянами».

«Да, это понятно», – сказал принц, не раз поражавшийся разнообразию уловок, с помощью которых иные господа и дамы тщатся ввести окружающих в заблуждение относительно своих лет.

«Взрослые в нашей волшебной стране», – продолжала спутница принца Фердинанда, – «ничего не должны делать и могут вести такой образ жизни, какой им заблагорассудится. Все, что им нужно – будь то самые необходимые вещи, предметы роскоши или аксессуары для какого-то хобби – они получают даром через наш волшебный сервис».

«Вот это действительно чудо!» – воскликнул принц, не сдержавшись.

«О да, но не единственное» – сказала, мило улыбаясь, леди Маргарет.

«Позвольте вручить Вам устройство, с помощью которого Вы сможете получить, а точнее – сотворить, любой нужный Вам предмет», – с этими словами леди Маргарет достала из сумочки небольшой приборчик, похожий на пульт дистанционного управления телевизором. – «Вам достаточно вообразить себе нужную вещь или процесс, а затем нажать вот эту красную кнопку. Если затем требуется небольшая коррекция, Вы нажимаете эту синюю кнопку и производите постепенную трансформацию». (Что, дети, завидно? И вам бы хотелось иметь такую штучку, да? Увы, мои маленькие друзья, такое бывает только в сказках…)

«Значит, это настоящий умклайдет?» – спросил принц.

«Последняя модель, сэр», – ответила леди с пылкостью ярмарочного зазывалы. – «Универсальная волшебная палочка УВП-214А. Предельно проста в обращении. Благодаря мощному сверхширокополосному усилителю, высокоточной настройке и сглаживающим фильтрам актуализирует заказанный предмет или действие без детальной предварительной прорисовки в воображении. Снабжена устройством плавной ручной доводки. Применение микроульматронов новейшей конструкции позволило снизить постоянную времени до 120 миллисекунд».

«Благодарю Вас, мадам», – отозвался принц, пряча свою УВП во внутренний карман фрака; он совсем не разбирался в электронной аппаратуре специального назначения, поэтому не мог оценить по достоинству то, что сообщила ему леди Маргарет. – «Однако Вы еще ничего не сказали о том, как же будет выполняться мое желание».

«Я как раз подхожу к этому, сэр. Видите ли, по законам нашей страны любой взрослый наделен полномочиями воспитателя в отношении любого ребенка; в частности, он имеет право наказать всякого ребенка, о провинности которого ему стало известно. При этом взрослый может назначать наказание полностью по своему усмотрению: Закон не ставит никаких ограничений в отношении технологии таких наказаний, кроме того, что ребенок не должен быть умерщвлен или искалечен. Замечу к тому же, что волшебное поле, простирающееся над всей страной, делает наших детей очень устойчивыми к физическим воздействиям».

«Прелюбопытнейшие у вас законы!» – воскликнул пораженный принц Фердинанд. – «Теперь я понимаю, что ваша страна вполне оправдывает свое название!»

«Скажите, однако же», – продолжал принц после некоторого размышления, – «неужели со стороны родителей наказанных не бывает никаких возражений?»

«Никогда и никаких» – твердо ответила леди Маргарет. – «Видите ли, Ваше Высочество, особенность нашей демографии состоит в том, что у подавляющего большинства детей вообще нет родителей, их воспитанием занимается государство. Лишь немногие дети имеют родителей, причем всегда приемных. Но и в этом случае со стороны родителей не бывает возражений, если ребенок был наказан кем-то из клиентов Флагелянда. Как правило, правда, ребенка в таких случаях дома наказывают еще раз, но это уже чисто семейные проблемы, в которые никто не имеет права вмешиваться».

«Но если все родители приемные, то откуда вообще...» – начал принц удивленно, однако леди Маргарет его тут же перебила:

«Сэр, не забывайте, что Вы находитесь в волшебной стране».

«Да-да, конечно», – растерянно пробормотал неофит Флагелянда, а дама продолжила свой рассказ:

«Главное чудо Флагелянда заключается в том, что Вам вовсе не нужно выслеживать маленьких преступников, устраивать допросы, очные ставки и тому подобные вещи. Все флагеляндские дети абсолютно честны. Достаточно спросить любого из них, в чем он сегодня провинился, и он расскажет обо всех своих грехах, совершенных за день. Для детей у нас установлены очень строгие правила поведения, так что не провиниться в течение дня ребенок просто не может. Поэтому ребенок может избежать наказания только в том случае, если он за весь день не попадется под руку ни одному взрослому, имеющему желание заняться практической педагогикой. В общем-то это вполне реально, так как детей у нас гораздо больше, чем взрослых. Но некоторые дети проявляют чудеса изобретательности, прячась от взрослых. Самым ловким удается прятаться неделями, а то и месяцами. Дело в том, что в наших государственных детских учреждениях воспитанников не подвергают телесным наказаниям, это право закреплено за частными лицами, то есть за клиентами. Впрочем, некоторые клиенты открывают частные школы и заводят там такие порядки, какие считают нужным».

Принц уже не удивлялся ни демографическим, ни законодательным чудесам Флагелянда. Но его остро интересовал один важный вопрос.

«Скажите, а существуют какие-то правила, определяющие поведение ребенка во время наказания?» – спросил он, облизывая вдруг пересохшие губы.

«Правило по сути дела одно. Ребенок должен всегда и во всем безоговорочно слушаться любого взрослого, в том числе неукоснительно исполнять все требования того, кто его наказывает. Неисполнение этого правила трактуется как самостоятельная провинность, и притом очень серьезная. Видите ли, несмотря на поистине чудесное послушание, которое свойственно детям Флагелянда, иногда, особенно в процессе очень строгого наказания, они могут проявить некоторую строптивость, хотя прекрасно знают, чем им это грозит».

«Какое замечательное правило!» – воскликнул принц. У него на языке вертелся еще один вопрос, который он никак не решался задать. Наконец он неуверенно начал:

«Я хотел бы узнать... эээ... что Вы имеете в виду, говоря, что ребенок обязан исполнять ВСЕ требования... эээ... включает ли это определение... эээ... так сказать...»

Леди Маргарет служила не первый год и прекрасно знала, что хочет спросить милейший принц. Доверительно заглянув ему в глаза, она твердо проговорила:

«Сэр, когда у нас говорят «ВСЕ», то это означает именно «ВСЕ», и никак не менее. Закон не ставит взрослому никаких... позвольте мне повторить еще раз – НИКАКИХ – ограничений в способах общения с ребенком. Замечу, кстати, что флагеляндская судебная практика всегда толкует статьи наказательного права расширительно. Впрочем, судебные разбирательства по вопросам наказания детей происходят крайне редко, поскольку сами дети, разумеется, лишены права обращаться в суд с жалобами на воспитателей».

«Поразительно... поразительно...» – бормотал принц, весь захваченный предвкушением радостей бытия, о которых раньше он и мечтать не смел.

«Вы в волшебной стране, мой принц», – вновь повторила леди Маргарет, а затем добавила:

«Я рассказала Вам все необходимое, сэр, а тем временем мы почти подошли к Вашему дому. Замечу, что Вы не найдете в своем доме никакой прислуги, но она Вам и не понадобится: любое приказание выполняется волшебными силами с помощью умклайдета. Если что-то вдруг не сработает – сбои иногда случаются, знаете ли – Вы всегда можете обратиться ко мне, позвонив по указанному здесь телефону», – леди Маргарет подала принцу изящную визитную карточку с золотой виньеткой по краю. – «Однако прежде, чем мы войдем в Ваш дом, я хотела бы показать Вам на практике, как Вы сможете реализовать свои желания».

Шествуя по аллее, принц и его спутница не раз проходили мимо стаек ребятишек разного возраста, играющих в парке. Когда принц и леди Маргарет подходили к детям вплотную, все мальчики очень вежливо раскланивались и мило шаркали ножкой, а девочки очаровательно приседали – обычаи, к сожалению, давно забытые в том мире, где принц проживал постоянно. Однако принц отметил, что при их приближении дети испуганно настораживались, а иногда он замечал детские фигурки, поспешно прячущиеся за каким-нибудь кустом или убегающие вглубь парка.

«Если ребенок увидел взрослого первым, то ему разрешено убегать и прятаться», – пояснила леди Маргарет. – «Но если взрослый первым посмотрел на ребенка, тот уже не может скрыться: волшебные силы удерживают его на месте».

«Что за дивная страна!» – восторженно воскликнул принц.

Как раз когда леди Маргарет заговорила о практической демонстрации, в отдалении показалась еще одна группа детей, весело резвящихся на небольшой лужайке. Как только подошли взрослые, дети – два мальчика и две девочки, все лет девяти-десяти – испуганно притихли и приветствовали подошедших в соответствии с флагеляндским этикетом. Леди Маргарет остановилась, принц тоже. Некоторое время дама рассматривала детей, а затем обратилась к симпатичному невысокому крепышу:

«Подойди-ка ко мне, мой милый».

Лицо мальчугана явственно отобразило страх и смятение, однако он послушно подошел к взрослой госпоже и, остановившись в двух шагах от нее, снова шаркнул ножкой и срывающимся голоском пробормотал:

«Я к Вашим услугам, сударыня».

«Расскажи-ка нам, как ты себя вел сегодня, голубчик!» – строгим голосом приказала леди Маргарет.

Мальчишка явно смешался:

«Я... я вел себя хорошо, мадам...» – пролепетал он, а его круглые румяные щеки стали заметно бледнеть.

«Разве ты ни в чем не провинился?» – еще более строгим тоном спросила дама.

Бедный мальчуган опустил голову, помолчал, собираясь с духом, а потом совсем тихо признался:

«Я немножко озорничал в школе, мадам...»

«Немножко? Ну-ка расскажи, что ты натворил».

«В классе, во время урока?!» – уточнила леди крайне возмущенным тоном.

«Д-д-дааа...» – бедняга уже плакал, не пытаясь сдержать слезы. Он, разумеется, понимал, чем закончится беседа с этой красивой строгой дамой.

«Ну что ж, дружок, я думаю, ты догадываешься, что должен быть очень строго наказан за свое поведение. Мало того, что этим проступком ты заслужил пару дюжин хороших розог, так ты еще и солгал мне, когда сказал, что вел себя хорошо. Словом, ты получишь три дюжины розог, и можешь не сомневаться, мой милый – это будет суровая порка!»

На мальчишку больно было смотреть, так он был напуган и жалок. Однако леди Маргарет это, кажется, только раззадоривало. Она подошла к рыдающему мальчугану и, потрепав его по мокрой от слез щечке, с наслаждением произнесла:

«Я очень больно секу маленьких паршивцев вроде тебя. Очень больно! Снимай-ка штанишки, дружок...»

Хорошо зная правила, бедный ребенок покорно снял шортики вместе с трусиками и положил их на траву. Полуголый, в одной короткой футболочке, он, опустив голову, стоял перед дамой в ожидании дальнейшего, сотрясаясь в почти беззвучных рыданиях...

Леди Маргарет достала свой умклайдет, на секунду сосредоточилась и нажала красную кнопку. В то же мгновенье мальчишка оказался висящим в воздухе в горизонтальном положении; руки и ноги его были закреплены волшебными силами, а тело провисало вниз, подчиняясь закону всемирного тяготения. Забавно свешивались симпатичные причиндальчики будущего мужчины. Крепенькая округлая попка нервно подергивалась в предчувствии больших неприятностей...

Леди Маргарет критически оглядела беспомощно висящую детскую фигурку и, нажав синюю кнопку умклайдета, медленно переместила точки закрепления рук и ног мальчика, добившись того, что его тело почти полностью вытянулось. Затем она снова нажала красную кнопку, и в ее руке появился тонкий прямой прут.

«Как видите, Ваше Высочество, я воспользовалась силами волшебства, поскольку это быстро и удобно. Но наши клиенты часто предпочитают более традиционные решения. С помощью УВП нетрудно создать обычную скамейку, веревки, розги и так далее... Более того, в любом уголке парка Вы легко отыщете куст американского орешника «хикори», из которого получаются прекрасные экологически чистые розги натурального происхождения. Однако я нахожу более удобным вот такой прут из метафибергласа, сочетающий в себе идеальный вес, высокую прочность и отличную упругость», – дама подала принцу прут, чтобы он убедился в великолепии его механических качеств. – «Надо еще сказать, что чаще всего клиенты производят наказания приглянувшихся им детей не на улице, а у себя дома, причем можно приказать провинившемуся явиться на порку в удобное для воспитателя время, и он явится именно тогда, когда сказано».

Забрав у принца свою метафибергласовую розгу, леди Маргарет вновь обернулась к висящему в воздухе мальчику. Бедняга дрожал и горько плакал. Кончиком прута дама притронулась к жалобно висящему кранику мальчишки, потом погладила прутом вздрагивающую голую попку.

Изогнувшийся дугой прут со свистом прорезал воздух и, резко впечатавшись в скат ягодицы, хищно обвил всю попку мальчугана точно посередине, на мгновение впившись в нее по всей полуокружности от бедра до бедра, и тут же распрямился. Страшный вопль нестерпимой боли пронзил мирную тишину парка.

Несчастный мальчишка еще вопил, застыв в экстатическом напряжении, а леди уже нанесла по его обожженной попке второй удар, столь же сильный и точный...

Леди Маргарет секла побагровевшую попку мальчика с такой яростью, точно хотела искромсать ее на мелкие кусочки. Страшные кровавые рубцы покрыли задик бедного озорника от талии до ляжек. Истошный вопль наказываемого непрерывным потоком изливался в воздух, тело несчастного ребенка содрогалось в беспрерывных мучительных конвульсиях.

После полутора десятков ударов вопль мальчика стал каким-то хриплым, захлебывающимся, а содрогания его тела все больше походили на судороги. Тогда принц, до этого наблюдавший все происходящее в немом восторге, обратился к леди Маргарет со словами:

«Мне кажется, мальчишка уже едва дышит, мадам...»

«М-да, похоже на то», – ответила дама. – «Но это не беда, сейчас мы прибавим ему сил».

Достав свой умклайдет, жестокая леди показала принцу на панели прибора три вращающиеся ручки:

«Посмотрите-ка, Ваше Высочество. Вот эти настроечные элементы предназначены как раз для подобных случаев. Левый регулирует физическую выносливость объекта, средний – его чувствительность к боли, а правый – психическую выносливость. Немного поэкспериментировав, Вы всегда можете добиться желаемого сочетания этих параметров. Сейчас я прибавлю этому маленькому негоднику выносливости, а заодно и чувствительности. Пусть пострадает как следует...».

Леди покрутила настройки, а затем опять взялась за свою страшною розгу и вновь начала полосовать задик несчастного мальчугана, который теперь вопил и дергался с удвоенной энергией. Через десять минут еще недавно такая симпатичная чуть-чуть розовая мальчишеская попка являла собой ужасающее зрелище: обе выпукло-круглые ягодицы приобрели темно-вишневый оттенок и были покрыты густой сеткой толстых вздувшихся рубцов с частыми капельками крови по всей длине.

Наконец леди Маргарет нанесла последний, тридцать шестой удар, опустила вниз свой жестокий инструмент и плавно спустила высеченного мальчика на землю. Бедняга едва стоял на ногах, но продолжал истошно кричать, захлебываясь рыданьями. Схватившись ладошками за свой истерзанный задик, мальчуган побрел, шатаясь и спотыкаясь, куда глаза глядели, лишь бы прочь от этого ужасного места...

«Ну-ка вернись!» – грозно крикнула ему вслед леди Маргарет. – «Ты забыл, что должен сделать после наказания?!»

Мальчик со всей возможной в его состоянии поспешностью вернулся и, встав на колени перед леди, поцеловал розгу, а затем руку своей временной воспитательницы, после чего пробормотал сквозь рыданья:

«Спасибо за порку, мадам».

«Твое счастье, что мне теперь некогда», – проговорила леди Маргарет с сожалением, – «не то бы я высекла тебя еще раз за такую забывчивость, да еще и в соль бы потом посадила. Ступай вон, скверный мальчик, и больше не шали!»

Бросив на землю отслуживший прут, леди Маргарет вновь оперлась на руку принца, и они продолжили свой путь.

(Дети, вы, конечно, постараетесь нарисовать, как леди Маргарет наказывала этого плохого мальчика. Можете даже сделать несколько рисунков и прислать нам все, а мы выберем лучший).

«Надеюсь, мой принц, Вы получили удовольствие от этого маленького спектакля» – сказала дама с усмешкой.

«О да, благодарю Вас», – отвечал весьма взволнованный принц. – «Мальчишка, я думаю, не скоро сможет опять посещать свою школу…»

«Вовсе нет! Я забыла Вам сказать, что во время ночного сна дети автоматически проходят так называемую релаксацию – волшебную, конечно – так что на утро они встают совершенно свеженькими, как бы ни были наказаны накануне. Воспитатель может отменить релаксацию, но обычно эту возможность используют лишь постоянные воспитатели – приемные родители, учителя частных школ…»

«Как глубоко все продумано!» – восхитился принц. Потом, все еще находясь под впечатлением продемонстрированной ему порки, он заметил:

«Этот мальчик был высечен просто образцово!»

«Но я буду сечь девочек».

Принц, конечно, не подозревал, что его последняя фраза буквально повторяет слова одного персонажа русского писателя Салтыкова-Щедрина, о котором принц и не слыхивал. Несмотря на свою образованность, принц знал о России лишь то, что в ней много медведей, нефти и автоматов Калашникова. Он даже затруднился бы сказать, на каком континенте расположена эта страна, и никогда бы не подумал, что среди ее граждан есть немало подлинных знатоков любимого им вида искусства.

Аллея вскоре кончилась. Принц и его дама вышли на открытую площадку, посреди которой стоял красивый двухэтажный коттедж. Перед строением был разбит цветник, виднелся небольшой бассейн. Словом, это был типичный загородный дом европейца или американца, принадлежащего к upper middle class.

«Вот и Ваш дом, Ваше Высочество», – сказала леди Маргарет. – «Весь Флагелянд представляет собой точно такой же парк, в котором разбросаны подобные коттеджи, занимаемые нашими клиентами. Еще в парке находятся детские учреждения, в которых живут и обучаются дети от трех до двадцати одного года. Ничего другого у нас нет, поскольку нет никакой экономической деятельности – все делается волшебными силами».

«А где же живут дети более раннего возраста?»

«У нас их нет», – ответила леди, не захотев в очередной раз напоминать о том, что принц находится в волшебной стране.

«Разве среди клиентов нет любителей совсем маленького возраста?»

«Таких очень мало, и с ними работают индивидуально», – сказала леди; она не стала вдаваться в подробности, да принца это и не интересовало. Имевшийся в наличии возрастной ассортимент вполне его удовлетворял.

«Ближайшие детские учреждения Вы легко обнаружите, прогуливаясь по парку или воспользовавшись справочным сайтом локальной компьютерной сети «Флагенет». Компьютер, который стоит в Вашем кабинете на втором этаже, уже подключен к этой сети», – продолжала леди Маргарет. – «Вы, конечно, можете обследовать любые более отдаленные районы, но я Вам не советую тратить на это время. Наши дети всюду одинаковы – все премиленькие, все озорные и в то же время послушные как раз в нужной пропорции».

Вошли в дом, и леди Маргарет дала принцу последние наставления относительно всех деталей Флагеляндского быта. В частности, она рассказала, как можно с помощью все той же УВП-214А мгновенно попасть в любую точку страны самому или отправить туда любой предмет или любое живое существо; для осуществления этого использовалась техника трансгрессии, т.е., проще говоря, нуль-транспортировка. Закончив инструктаж, дама поспешила распрощаться, отказавшись от любезно предложенной принцем чашечки кофе.

«Меня ждут мои славные мальчики, мои приемные сыновья», – пояснила она с милой улыбкой – «особенно тот, которому еще утром была назначена суровая порка».

«Вроде той, что Вы продемонстрировали, мадам?» – усмехнулся принц Фердинанд.

«О нет, мой славный малыш будет наказан гораздо строже», – ответила леди Маргарет с мечтательной улыбкой на лице и сделала прощальный книксен.

Оставшись один, принц Фердинанд прежде всего внимательно осмотрел дом, в котором ему предстояло прожить ближайший год. Ничего необычного он не обнаружил, кроме, разве, того, что в доме отсутствовали кухня и бар: в них не было нужды, так как с помощью УВП пища и напитки мгновенно появлялись в готовом виде. Сделав себе драй мартини с первоклассным скотчем, принц посидел в кабинете, немного приходя в себя и намечая план действий. Затем он изготовил себе несколько подходящих туалетов и еще кое-какие необходимые вещи.

Несмотря на необыкновенную скорость волшебного сервиса, все эти дела отняли у принца порядочно времени. Когда он освободился, за окнами уже смеркалось. Из разъяснений леди Маргарет принц знал, что всю вторую половину дня Флагеляндские дети проводят в парке, но с наступлением темноты они обязаны быть дома. Нарушение этого правила считалось очень серьезным проступком. Тем не менее, ему не терпелось заняться тем, ради чего он оказался в этой волшебной стране, и он решил немедленно попытать счастья. Как рассказывала леди Маргарет, дети нередко нарушают «комендантский час», рассчитывая на то, что в темноте им будет легко спрятаться от взрослых.

Одевшись подходящим образом, принц вышел из дому и вновь направился в парк. Ему не пришлось далеко идти: очень скоро он обнаружил объект, вполне достойный его педагогических усилий. Объектом была девчушка лет семи. Она сидела на парковой скамеечке и тихо плакала, закрыв лицо ладошками.

Когда принц увидел плачущего ребенка, в нем поневоле сработал рефлекс, выработанный годами жизни в цивилизованном обществе. Подойдя к девочке, принц ласково спросил:

«Что случилось, детка, почему ты плачешь?»

Но до него тотчас дошло, как нелепо говорить в такой манере с ребенком, которого собираешься хорошенько высечь, и он прибавил строгим голосом:

«Почему ты на улице в такое время?»

Бедная малышка, вскочив со скамейки, заученно присела и пролепетала сквозь плачь:

«Я заблудилась... я не знаю, как попасть домой... «

«Ну-ка пойдем со мной», – сказал принц суровым голосом и, взяв девочку за руку, повел ее к своему коттеджу.

«Свершилось! Свершилось!» – радостно выстукивало сердце принца Фердинанда. Сколько раз в жизни он самозабвенно представлял себе, как, держа плачущую девочку за руку, ведет ее на порку! И сколько раз он в отчаянии бил себя кулаком по колену, понимая, что мечты эти совершенно неосуществимы... Но вот – свершилось!

Войдя в дом, принц провел девочку наверх, в кабинет: ему всегда казалось, что провинившегося ребенка следует наказывать в кабинете, где ему запрещено бывать по какому-либо иному поводу.

Усевшись в кресло, принц поставил девочку перед собой.

«Ну, моя милая, так что же произошло?»

Бедняжка, всхлипывая, поведала ему свою простую историю. Она жила с «родителями»; днем «папа» и «мама» куда-то ушли, оставив ее дома одну. Они разрешили ей погулять около дома, а она, услышав голоса других детей, захотела поиграть с ними, ушла вглубь парка и потом не нашла обратной дороги.

Выслушав этот нехитрый рассказ, принц пришел в восторг. Провинность девочки была столь явной, что оправдывала самое суровое наказание!

«Значит, ты ослушалась родителей?» – спросил принц, доставая свой умклайдет.

«Да, сударь…» – ответила девочка, всхлипывая.

«И теперь не знаешь, как попасть домой?»

В этот момент по мановению волшебной палочки в руках принца оказался прелестный орешниковый прут.

«А что вот это такое, ты знаешь?» – спросил он, посвистывая прутом в воздухе и наслаждаясь выражением страха в заплаканных глазках бедного ребенка.

«Да, сударь... это... розга...» – ответила несчастная девочка и снова заплакала.

«И ты, наверное, догадываешься, зачем она мне понадобилась?» – продолжал принц садистскую беседу.

Неожиданно малышка упала на колени перед своим мучителем и обхватила тонкими ручонками его ноги.

«Сударь, пожалуйста... не наказывайте меня...» – умоляла она, дрожа и рыдая. – «Меня очень строго накажут папочка и мамочка...»

«Конечно, милая», – с наслаждением отвечал принц, – «но сначала тебя накажу я. Ну-ка, раздевайся».

Несмотря на свой малый возраст, девочка уже хорошо знала, что во избежание худшего подобные приказы надо выполнять немедленно. Не переставая громко и безутешно плакать, она поднялась и стала дрожащими руками стаскивать с себя одежду. Чем дальше она раздевалась, тем отчетливее воображение рисовало ей то, что ее ожидало, и она плакала все отчаянней...

Когда этот детский стриптиз подошел к концу, принц залюбовался обнаженным телом малышки. Она была удивительно стройненькой и хорошенькой, а ее крепеньким длинным ножкам позавидовала бы не одна взрослая девица... Самый большой восторг принца вызвала попочка – такой она была аккуратненькой и аппетитной, несмотря на свою малость. Особую же прелесть этой милой детской попке придавали выпуклые темно-красные рубчики, пересекавшие обе прелестные половиночки.

«Тебя уже секли сегодня?» – спросил принц, проводя рукой по вздрагивающим шарикам и наслаждаясь тем неповторимым тактильным ощущением, которое возникает на ладони от дивного сочетания гладкой детской кожи и вспухших рубцов, оставленных розгой.

«Да, сударь... мамочка высекла меня утром, когда я забыла убрать куклу...»

«Тебе больно было?»

«Конечно, сударь. Мамочка всегда наказывает меня очень больно», – сказала девочка, а потом, судорожно вздохнув, добавила: «И папочка тоже...»

«Что ж, посмотрим, кто наказывает больнее», – мило пошутил принц. – «Иди-ка, ложись на этот диван. Тебе ведь известно, как надо ложиться, когда тебя собираются высечь?»

Бедняжка, всхлипнув, подтвердила, что ей это хорошо известно. Не переставая плакать, она покорно улеглась попкой кверху, жалобно дрожа в ожидании второй за этот день, но заведомо не последней порки.

Воспользовавшись методикой, продемонстрированной леди Маргарет, принц зафиксировал тело девочки волшебными силами. Потом встал над распростертым детским телом. Дрожа от возбуждения, он взмахнул прутом и с силой полоснул по обнаженным ягодицам несчастного ребенка... Заливистый вопль заметался по комнате...

Не в силах оторваться от своей первой в жизни жертвы, принц сек девочку долго и невыносимо больно. Несчастная уже едва дышала и совсем не могла кричать, когда милейший принц наконец заставил себя остановиться.

Едва он снял чары, как его измученная жертва сползла с дивана, пошатываясь, издавая полустоны-полурыдания, опустилась перед ним на коленочки. Несмотря на свое ужасное состояние, девочка твердо помнила о необходимости выполнить обряд благодарения и целования розги и руки! Ее исполосованная попка мучительно пылала и саднила, но она не смела даже потереть ее, лишь жалобно стискивала и распускала исстрадавшиеся ягодки...

Дальнейшее было для принца полной неожиданностью. Поцеловав руку своего палача, высеченная девочка, старательно облизывая пересохшие губки, протянула ручонки к его ширинке...

«Что ты делаешь?!» – ужаснулся принц, все еще не избавившийся от представлений цивилизованного человека.

«Мне папочка всегда велит так делать после порки», – испуганно пробормотала малышка, в ужасе ожидая дополнительного наказания за неуместную инициативу. Но наш герой уже отбросил нелепые сомненья…

)Дети, не смейте ничего рисовать про то, что было дальше! А вот как принц наказывал девочку розгой, нарисуйте обязательно.)

…Немного отдохнув, принц решил отправить, наконец, заблудившегося ребенка домой. Не зная, как это сделать, он позвонил леди Маргарет. Та ответила не сразу и явно запыхавшимся голосом – по-видимому, она все еще не закончила экзекуцию, о которой говорила днем. Оказалось, что отправить девчонку домой проще простого: умклайдет мгновенно определяет место жительства любого ребенка и трансгрессирует его туда. Через минуту девочка уже была отправлена навстречу суровой родительской порке, и лишь тогда принц вспомнил, что так и не узнал ее имени...

Никогда принц Фердинанд не ощущал такой полной, ничем не омраченной радости бытия, как в тот вечер. Улегшись в постель, он мысленно перебирал восхитительные впечатления этого дня, и думал о том, как прекрасна жизнь… Наконец, счастливый и полный радужных предвкушений, он заснул.

Утром принц проснулся в том же радостном настроении. Занимаясь своим туалетом и завтракая, он мурлыкал себе под нос модные в покинутом им мире мотивчики и продумывал план действий на сегодня. Главным пунктом этих планов было то, что принцу для разнообразия захотелось заняться воспитанием детей постарше. В конце концов он решил, что не стоит ничего планировать, а лучше отдаться на волю случая, который наверняка принесет что-то неожиданное, но вполне соответствующее желаниям. «Ведь это волшебная страна», повторил он про себя слова леди Маргарет.

Было еще рано. Дети школьного возраста были в школах, поэтому принц не торопился. Ему вдруг захотелось узнать, что происходит на его далекой теперь родине. Сотворив себе с помощью умклайдета телевизор, принц стал просматривать один канал за другим. Каково же было его удивление, когда он убедился, что в покинутом им мире по-прежнему длится новогодняя ночь! Более того, на его излюбленном канале все еще пела та же самая рок-поп-звезда, и даже тот же самый куплет, который звучал за мгновение до того, как он был трансгрессирован во Флагелянд:

O what a long trip `twill be!

Значит, тамошнее время действительно остановилось... Принц не понимал, как это возможно, но во всяком случае успокоился относительно своего исчезновения: оно, видно, и впрямь пройдет незамеченным.

Около полудня принц Фердинанд вышел из дому. Просмотренный фильм и собственное воображение возбудили в нем пылкий охотничий азарт, и он ринулся вглубь парка на поиски подходящей жертвы... ах, что это я говорю! …на поиски подходящего объекта воспитания.

Искать пришлось довольно долго. Он прошагал с пару миль и оказался в каком-то глухом уголке парка, в котором деревья росли гуще, а кустарник был местами совсем непролазным. Принц подумал, что именно в такие места должны забираться дети, если уж они прогуливают школу, и энергично продирался через заросли. Вдруг его чуткое ухо уловило донесшийся издали серебристый смех. Стараясь ступать беззвучно, он пошел в направлении этого звука и вскоре убедился, что в густых зарослях кто-то прячется. Стараясь не шуметь, принц влез на дерево и огляделся. Метрах в пятидесяти от себя он увидел небольшую солнечную полянку и понял, что не напрасно мучил себя этим походом. Вспомнив о необычайных возможностях, предоставляемых волшебным сервисом, принц с помощью УВП создал некий прибор, совмещавший в себе бинокль и усилитель звука, с помощью которого смог все разглядеть и услышать, оставаясь незамеченным.

На полянке пребывали две прехорошенькие девчонки лет по шестнадцати, явно прогуливавшие школьные занятия. Да как прогуливавшие! Свободно раскинувшись, они валялись нагишом на нежной густой травке, подставив лучам солнца свои прелестные юные тела. Предметы девичьих туалетов были беспорядочно развешаны по кустам. Каждая девица держала в руке тонкую дымящуюся сигарету, а на земле между ними стояла большая бутылка пива.

Принц Фердинанд с восторгом изучал открывшуюся его взору картину. Какие прелестные создания! И какой букет провинностей! У принца дух захватило при мысли о том, какой суровой порки заслуживают эти юные грешницы. Он, однако, не торопился приступить к реализации своих воспитательных функций: подсматривание за милыми прогульщицами, которые вели себя совершенно раскованно, доставляло ему несказанное удовольствие.

Покуривая и время от времени посасывая из горлышка пиво, девчонки весело болтали. Они то и дело меняли позы, чтобы все тело загорало равномерно, так что наш герой мог рассмотреть их во всех подробностях. Подробности были, на его взгляд, очаровательными. Одна из девочек была золотистой блондиночкой, нежной, белокожей, чуть-чуть полненькой – как раз настолько, чтобы называться не толстушкой, а пухленькой; как положено блондинке, она была немножко медлительна и ленива, словно сытая молодая кошечка. Другая – стройная темноволосая смугляночка, вероятно, квартеронка или даже мулатка – была живой и подвижной как ртуть. Вместе они являли собой прелестную пару, словно сошедшую со страниц высококлассного эротического журнала.

«Ой, Ирен, как тут здорово!» – донеслись до принца слова блондиночки. – «Только вдруг нас кто-нибудь увидит…»

«Не каркай, Ленхен! Никто нас не увидит», – уверенно ответила смугленькая.

«Да-а-а…» – разнылась Ленхен, – «тебя-то уж два дня никто не ловил, а меня вчера знаешь как тот дядька сек!.. Я думала, хоть сознание потеряю, а он, гад, все прибавляет и прибавляет выносливости…»

Девочка перевернулась на живот, и взору нашего героя открылась такая прелестная пухленькая попка, что он непроизвольно сглотнул слюну, представив себе эти восхитительные полушария под розгой…

«Зато он тебе дал пиво и сигареты, а то где бы мы взяли… «, – сказала Ирен и ласково погладила голый задик подружки. – «Ты не бойся, тут днем никого не бывает. Мы с Алиной тут сколько раз…» – она прикусила язычок, но слишком поздно: блондиночка надула губки и повернулась спиной к подруге.

«Ну не дуйся, Ленхен», – начала подлизываться Ирен, нежно поглаживая атласное бедро подруги. – «Ну ты же знаешь, что у нас с ней больше ничего нет. И вообще я ее не любила никогда! Просто скучно было… Ну, Ле-е-е-нхен…»

Кукольные светлоголубые глазки Ленхен внезапно наполнились слезами.

«Не люби-и-и-ла…» – с горьким упреком протянула она и всхлипнула. –«»А сама все время ее вспоминаешь…«»

Тут юная Ирен показала себя весьма опытной любовницей. Не тратя слов на уверения, она придвинулась поближе к Леночке и начала покрывать быстрыми поцелуями нежные холмики ее полных грудок, а тем временем ее смуглая ручка медленно ползла по ляжке Ленхен, понемножку подбираясь к девичьей раковинке. Некоторое время ревнивая блондиночка воспринимала ласки с напускным безразличием, но не прошло и минуты, как она обняла Ирен, а ее ляжечки на миг раздвинулись и тотчас плотно сомкнулись, стиснув проворную руку подружки около самых губок… А еще через минуту Ирен лежала на Ленхен, и та стискивала ее руками и ногами. Пружинистое тело смуглянки быстро колебалось вперед-назад, и прижатые друг к другу лобочки доставляли девочкам такое дивное наслаждение, что они только постанывали дуэтом…

Принц обратил внимание на то, что попка Ирен не менее прелестна, чем восхитившая его попка Ленхен: тугая, без единой унции жира, с великолепно вылепленными ягодичными мышцами, перекатывающимися под изумительно гладкой светло-шоколадной кожей…

Внезапно Ленхен сильнее сжала подругу в объятьях, остановив процесс, который, казалось бы, хотелось продолжать бесконечно.

«Кто поймал?»

«Та дама, что всегда выслеживает Катюшку после школы».

«Та, что всегда порет ее по-английски, тростью?» – уточнила Ирен.

«Ага, она самая…»

«Ну, и что им было?»

«Ужас!» – Леночка заметно содрогнулась. – «Она им сначала попки излупила, а потом долго-долго порола спереди… Представляешь?! Они говорят, часа три лупцевала почти без передыху. У них прямо черное все было до релаксации … «

«Кру-у-у-то…» – мрачно протянула Ирочка. – «А где она их застукала?»

«Да они прямо в садике около школы трахались, так им вдруг приспичило…».

«Во дуры! Так им и надо! Вот мы с тобой так спрятались, что фиг кто найдет», – заверила Ирен, которой не терпелось продолжить прерванное занятие. Через мгновение девочки вновь ласкались, стеная от удовольствия…

Понаслаждавшись сценой лесбийской любви двух прелестных созданий, принц решил, наконец, удовлетворить свой основной инстинкт – тем более, что рассказ Ленхен подал ему одну увлекательную идею…

Первым делом Фердинанд с помощью умклайдета зафиксировал обеих девочек в объятьях друг друга. Захваченные любовным порывом, они этого даже не заметили. Затем принц спустился со своего наблюдательного пункта и, поразмыслив, соорудил с помощью УВП великолепный хлыст. Этот тяжелый, но гибкий инструмент состоял из трех туго переплетенных узких кожаных полосок; на одном его конце была удобная петля для руки, а на другом кончики ремешков были тщательно заделаны в маленький кожаный же мешочек. Наш герой хотел было набить в мешочек мелкой свинцовой дроби или даже поместить туда металлический шарик с торчащими наружу шипами, но потом отказался от этих идей в пользу классической конструкции.

Похлопывая себя хлыстом по ноге, принц Фердинанд неспешно направился к девчонкам, со стонами и вскриками продолжавшим свою страстную игру. Они заметили своего непрошенного воспитателя лишь тогда, когда он подошел почти вплотную. Бедняжки задергались, вереща от ужаса, но наложенные принцем чары не позволили им разомкнуть преступное объятье…

Провинности девочек были столь очевидны, что принц не стал тратить время на дознание. Не говоря ни слова и не слушая слезного лепета преступниц, Фердинанд занес хлыст и с наслаждением во всю силу полоснул Ирен по дрожащей шоколадной попке. Эффект был потрясающий: девочка буквально замерла с выпученными глазами и раскрытым ртом, издавая лишь тихий прерывистый писк. Фердинанд подумал, что болевой шок может слишком быстро вывести Иришку из строя; он взялся за УВП и немного снизил чувствительность девочки.

Полюбовавшись великолепным багровым рубцом, вздувшимся на крепеньких ягодицах смуглянки, принц возобновил порку и убедился в правильности сделанной настройки: девчонка вопила и билась в неразрываемых объятьях Леночки как раз так, как ему нравилось. Принц успел нанести с дюжину ударов по обаятельной попке и не менее обаятельным ляжкам прежде, чем беспорядочные дерганья наказываемой привели к тому, что сцепленная парочка завалилась на бок, а потом Ирочка исхитрилась улечься на спину, прикрывшись от жестокого хлыста телом своей возлюбленной.

Фердинанд с не меньшим удовольствием принялся нахлестывать пухленькие округлости блондинки, покрытые нежнейшим золотистым загаром. Бедная Ленхен тонко протяжно выла, но дергалась менее интенсивно, чем ее энергичная подружка: принц сек и сек ее, не видя, почему бы, собственно говоря, не засечь дрянную девчонку хотя бы до потери сознания – ведь он столько раз мечтал об этом…

Время от времени принц прерывал порку, чтобы получше разглядеть и потрогать руками пылающие, покрытые страшными рубцами округлости, а затем вновь поднимал карающую длань. Однако прелестная блондиночка внушала ему не одно только желание сечь. Между ее раздвинутыми ляжечками виднелась штучка, с которой невольно ассоциировалось кое-что другое. И наш герой не стал сопротивляться зову природы. Скинув с себя мешающие предметы туалета, он взгромоздился на Ленхен…

…Задавленная двумя дергающимися телами Ирен едва дышала, когда Фердинанд вспомнил, что ей досталось намного меньше, чем Ленхен, и решил восстановить справедливость. Перевернув сцепленную парочку, принц вновь занялся горячей обработкой тела смугляночки, стремясь довести его до той же кондиции, в которой пребывало тело ее подружка. И, в общем, ему это удалось, хотя потребовало немалых усилий.

(Дети, вы должны нарисовать, как принц сечет хлыстом этих больших девочек. Сделайте по два рисунка, чтобы на одном сверху была смугленькая Ирен, а на другом – беленькая Ленхен).

Наконец, принц почувствовал усталость и даже что-то вроде насыщения. Однако он еще не полностью реализовал свой первоначальный замысел. Расцепив девочек и выслушав стандартное изъявление благодарности, строгий воспитатель сообщил им, что пока они были наказаны только за прогул, курение и распитие алкогольных напитков.

«Но за вами есть еще одна провинность. Не так ли, мои милые?»

«Да, сударь…» – ответили бедняжки хором.

«Ну-ну, говорите».

«Мы занимались любовью…»

«Вот именно. И за это вы будете наказаны так же, как Катя и Флоретт», – заявил принц, демонстрируя хорошее знание обстановки. – «Встаньте спиной друг к другу, возьмитесь за руки и прижмитесь друг к другу попками».

Плача и повизгивая от боли, девочки выполнили приказ. Наложив чары, принц зафиксировал их в этом мучительном положении и снова взялся за хлыст. Он хлестал их по очереди – то давая каждой преступнице по одному удару, то влеплял одной серию из трех-четырех, а затем выдавал второй точно такую же серию: справедливость всегда была idee fixe нашего героя.

Через пятнадцать минут интенсивной педагогики прелестные ляжки и бедра воспитываемых девочек были покрыты такими же жуткими рубцами, как и их прижатые друг к другу попы. Кое-что досталось и милым животикам, и, конечно же, тем местечкам, которые явились первопричиной возмутительного поведения нерадивых школьниц. (Дети, непременно нарисуйте эту вторую порку девочек. Пусть это послужит вам уроком). Потом, опять-таки исключительно с целью соблюдения справедливости, принц осчастливил своим вниманием Ирочку как давеча Леночку, после чего отпустил, наконец, легкомысленных прогульщиц, напутствовав их подобающим наставлением. Сам он, неожиданно почувствовав себя утомленным и проголодавшимся, немедленно трансгрессировался домой.

Дни летели незаметно. Принц упивался необычайными возможностями, которые предоставляла клиентам волшебная страна Флагелянд. Он стремился реализовать все изощренные фантазии, накопленные за долгие годы безнадежных мечтаний.

Одно время принц с увлечением разнообразил инструменты телесных наказаний. То он порол девочек разными ремнями, то лупцевал бамбуковыми палками и ратанговыми тростями, то испытывал на них розги из самых разных природных и искусственных материалов. Он пропитывал розги уксусом и рассолом, спиртом и лимонным соком. Потом с интересом сравнивал результаты по интенсивности вопля наказываемых, а кроме того требовал от них подробного рассказа об ощущениях во время порки. Было так приятно посадить только что высеченную девчонку себе на колени и расспрашивать, поглаживая ее по настрадавшимся местечкам. Не умевших толком описать свои ощущения он подвергал повторной порке, дабы они лучше распробовали примененный инструмент…

Помимо инструментов Фердинанд разнообразил позы, в которых пребывали наказываемые. То он их укладывал, то ставил на колени, то подвешивал за руки, то привязывал к столбу... То приказывал раздвинуть ножки, то, наоборот, запрещал раздвигать, то сажал на табуретку и стегал по ляжкам, а старших еще и по грудкам…

Ему также нравилось дополнять порку разными воздействиями до и после основной процедуры. Его «воспитанницы» часами стояли коленками на сухом горохе или на полене; сидели на стуле, утыканном острыми шипами; лежали голыми на муравьиной куче… Он любил загнать обнаженную девочку в густые заросли чудовищно жгучей крапивы и заставить там танцевать или выполнять гимнастические упражнения. После этого, связав девчонку, он с наслаждением наблюдал, как она извивается и трясется от нестерпимого зуда, а когда зуд немного спадал, клал несчастную под жестокие розги…

Некоторое время принц потратил на то, чтобы определить для себя наиболее приятный возраст девочки, подвергаемой порке, но к определенным выводам не пришел: и малышки, и подростки, и тинэйджеры в равной мере доставляли ему удовольствие. Потом он увлекся тем, что подвергал порке целую группу девочек одновременно, причем была своя прелесть как в том, чтобы все они были одного возраста, так и в том, чтобы разного. Если набиралась группа разновозрастных озорниц, он любил приказать старшим сечь младших, а уж потом сек старших сам…

Время от времени принц для разнообразия брал на порку и мальчиков, выбирая самых хорошеньких и никак не старше двенадцати лет. В одновременном сечении мальчиков и девочек он находил особую прелесть. Было также очень забавно приказать мальчику высечь девочку или наоборот…

Принц Фердинанд стал в округе знаменитостью. Дети боялись его пуще любого другого взрослого и всеми силами старались ему не попадаться. Увы, это им плохо удавалось: ведь то была волшебная страна, и волшебство в ней работало не на детей…

Некоторое время принц был владельцем и директором частной школы для девочек, и гордился тем, что в его школе для детей создан самый суровый режим во всем Флагелянде. Учениц здесь подвергали жесточайшим наказаниям за самые ничтожные провинности, причем принц умудрился ввести для них такие правила поведения, что чуть ли не любое движение оказывалось недозволенным. Несчастных девочек жестоко секли за то, что они слишком ерзают, сидя на стуле (а как не ерзать, если попка горит после только что полученной порки!), или за то, что они часто моргают, глядя на учителя, или даже за то, что слишком шумно дышат… Предметом особой гордости Фердинанда было дотошное регламентирование поведения ученицы во время наказания, причем любое отклонение от установленного регламента рассматривалось как особо тяжкое преступление. Было расписано все: как раздеваться и как подавать инструмент порки, как принимать позу и как благодарить за наказание, когда можно плакать и когда нельзя, что можно кричать во время порки и что запрещено… За нарушения регламента могли наказать немедленно, но чаще переносили наказание на другой день. Практически каждая ученица принцевой школы бывала наказана по нескольку раз в день, а к концу дня ей уже бывала назначена одна, а то и не одна, порка на завтра. Позже принц завел в своей школе и классы для мальчиков, причем контакты между детьми разного пола стали новым источником многочисленных наказаний как девочек, так и мальчиков…

Был еще период, когда наш Фердинанд завел себе «семью»: взял нескольких девочек разного возраста в приемные дочери. С утра до вечера он с наслаждением занимался воспитанием малюток, то есть шлепал рукой, драл ремнем, порол тростью, сек розгой, стегал крапивой, лупцевал пряжкой, ставил на горох, сажал на шипы и другими подобными способами проявлял отеческую заботу об осчастливленных им сиротках…

Погруженный во все эти приятные дела и заботы, принц Фердинанд и оглянуться не успел, как оговоренный его контрактом год подошел к концу. Решительно не желая покидать полюбившуюся ему страну, Фердинанд стал выяснять, нельзя ли продлить контракт еще на пару лет. Леди Маргарет, продолжавшая опекать принца, сказала, что эти вопросы решает мистер Отсифем, который вскоре намерен посетить Его Высочество.

Однако визит старого волшебника к принцу состоялся лишь в последний день, вернее, как и год назад, в новогоднюю ночь с 31-го декабря на 1-е января. На этот раз принц был дома один. Новый год он встретил в компании двух свежевысеченных девчонок, которых вскоре после полуночи милостиво отпустил восвояси.

В этот свой визит м-р Отсифем не выглядел нищим бродягой, да и стариком не казался. Он прибыл верхом на великолепном черном скакуне арабских кровей; лихо спрыгнув с седла, он хлопком ладони по крупу отправил коня пастись на парковых лужайках и вошел в дом. Как это принято у волшебников высокого класса, он не стал стучаться в запертую дверь, а отворил ее, пробормотав простенькое заклинаньице. Принц, наблюдавший из окна кабинета, уже спускался навстречу высокому гостю. Волшебник был одет в великолепный камзол из черного бархата с белоснежным ван-дейковским воротником и брыжи из того же материала. На его ногах были ботфорты из дорогой мягкой кожи, о которые то и дело стукалась тяжелая длинная шпага, укрепленная на перевязи, сверкающей золотыми накладками. (Дети, нарисуйте старого волшебника в этом красивом облачении).

Здороваясь с хозяином, м-р Отсифем снял перевязь со шпагой и, не найдя в передней стойки для холодного оружия, положил ее на кожаный диванчик. Затем, как и год назад, принц провел волшебника в свой кабинет.

После обязательных даже в этой стране вечного лета фраз о погоде почитаемый во Флагелянде английский этикет требовал обсудить цены на шерсть и последнюю проповедь Его Преосвященства Архиепископа Кентерберийского (именно в таком порядке). Однако принц Фердинанд пренебрег традицией. Выяснив, что гость не прочь отведать 12-летнего французского коньяку, принц нажатием кнопки организовал выпивку и перешел к делу.

«Я хотел бы обсудить с Вами возможность продления контракта, сэр», – промолвил он, смакуя янтарный напиток.

«Но, Ваше Высочество», – отвечал волшебник, также неторопливо наслаждаясь прославленным продуктом земли галлов и франков, – «сначала мы должны обсудить исполнение текущего контракта».

«Да что ж обсуждать, ведь срок его действия уже истек» – махнул рукой принц.

«У Вас есть какие-нибудь претензии, Ваше Высочество?»

«О, никаких, решительно никаких!» – воскликнул принц. – «Качество исполнения вашей фирмой своих обязательств превзошло все мои ожидания!»

«Мне это чрезвычайно приятно слышать», – учтиво отозвался м-р Отсифем, – «но принятый у нас порядок требует, чтобы Вы подтвердили свою удовлетворенность письменно».

По мановению руки волшебника на столе появился контракт, подписанный Фердинандом год назад, и, как и тогда, м-р Отсифем подал ему свою ручку с красными чернилами. Под диктовку любезного волшебника принц охотно сделал в конце приписку, со старинной витиеватостью утверждавшую, что заказчик не имеет претензий к исполнителю.

«Ну, теперь мы можем обсудить продление?» – нетерпеливо спросил наш герой.

«Увы, все еще нет, сэр», – лучезарно улыбнулся м-р Отсифем. – «Осталось выполнить то, что оговорено примечанием три».

«Боже мой, что это еще за примечание?» – воскликнул принц, начиная терять терпение.

«Как, Вы не помните, Ваше Высочество?»

«Да я вовсе не читал всех этих дурацких примечаний!»

«И совершенно напрасно, Ваше Высочество. Меня удивляет Ваша небрежность, учитывая тот опыт, который Вы приобрели, занимаясь делами своего батюшки».

Принц взял текст контракта и углубился в чтение. Когда до него дошел смысл прочитанного, он изменился в лице и ошарашено воззрился на волшебника, вальяжно развалившегося в кресле.

«К-как… эт-то… п-понимать?» – пролепетал Фердинанд, заикаясь.

«Именно так, как написано», – усмехнулся коварный колдун. Взяв листок со стола, он хорошо поставленным голосом прочитал примечание три, смысл которого, надо сказать, был действительно предельно ясен.

«Клиент выражает согласие с тем», – читал м-р Отсифем, – «что в том случае, если он будет удовлетворен действиями Исполнителя по настоящему контракту, по истечении срока действия последнего он, Клиент, будет превращен в ребенка трех лет от роду и проведет в стране исполнения контракта срок, остающийся до его совершеннолетия, т.е. восемнадцать лет, на иждивении государства со всеми вытекающими из этого статуса последствиями».

«Нет!» – закричал принц, все лучше осознавая, что его ждет. – «Я не хочу! Вы… Вы меня обманули! Я не знал!»

«Фи, Ваше Высочество», – брезгливо промолвил м-р Отсифем, отставляя опустевшую рюмку, – «что за недостойное поведение! Контракт Вами подписан, приписка об удовлетворении сделана. Теперь надобно подчиниться».

«Нет! Нет!» – снова завопил принц Фердинанд. – «Это обман! Я не знал! Это недобросовестный договор!…»

«Дорогой сэр», – отвечал ему Отсифем, – «Вашему Высочеству следовало бы знать, что так называемые «signed and sealed» договоры, то есть договоры за подписью и печатью, почти никогда не признаются недобросовестными. Даже если бы у Вас была возможность обратиться в суд, Вам бы это не помогло».

«Впрочем, у Вас этой возможности нет», – холодно добавил м-р Отсифем, а потом, зловеще усмехаясь, заметил:

«Вы почему-то никогда не задумывались, любезный принц, откуда мы берем детей, которые приносят столько радости нашим клиентам».

«К-как… все эти дети – бывшие клиенты?...» – пролепетал принц, начавший понимать механизм действия волшебной страны Флагелянд.

«Именно так, сэр». С этими словами хитрый волшебник достал из кармана камзола свой профессиональный умклайдет. Принц ошалело молчал, хотя его побелевшие губы подергивались в попытке что-то вымолвить… Ошарашено блуждая взглядом по комнате, принц вдруг глянул на контракт, лежавший относительно него вверх ногами. И явственно увидел, как читается подпись волшебника справа налево: «Мефисто». Холодный пот прошиб несчастного Фердинанда…

«Прежде, чем исполнить необходимую трансформацию», – говорил между тем м-р Отсифем, – «я должен поставить Вас в известность о некоторых параметрах Вашего дальнейшего пребывания во Флагелянде. За истекшие 365 дней своего пребывания здесь Вы изволили подвергнуть телесным наказаниям различной интенсивности 1126 детей, в том числе 855 девочек и 271 мальчика. Соответственно, Вы будете пребывать в состоянии мальчика 32 процента времени, а в состоянии девочки 68 процентов; иными словами, из 216-ти месяцев 69 Вы будете мальчиком, а остальные 147 – девочкой».

Принц издал какой-то звук, удивительно похожий на скулеж. М-р Отсифем удовлетворенно усмехнулся и продолжил:

«Этим 1126-ти детям Вы нанесли в общей сложности 38 496 ударов различными инструментами, суммарная энергия которых составила 752 817 джоулей; кроме того, Вы подвергли их другим воздействиям с суммарной энергией 327 433 джоуля. За время своего последующего пребывания в нашей волшебной стране Вы будете подвергнуты различным наказаниям с такой же суммарной энергией. Что касается интимных контактов…»

Принц опять заскулил, зажмурился и замотал головой, точно отгоняя от себя кошмарный сон. Ему казалось, что на стене ставшего уже привычным кабинета горит страшная надпись, которую древле узрел в своих чертогах царь Валтасар: «Мене, текел, упарсин» – «Подсчитано, измерено, взвешено!».

Наконец, страшный волшебник закончил свои перечисления, необыкновенно похожие на обвинительное заключение.

«Последнее, что я хочу сделать, это подтвердить Вам, что через 18 лет Вы вернетесь в свою страну в тот самый момент, в который из нее исчезли».

М-р Отсифем включил телевизор, и принц убедился, что на его родине продолжается веселье прошлогодней новогодней ночи. Дав Фердинанду пару минут передышки, м-р Отсифем нажал кнопку на своем аппарате.

Последнее, что принц увидел, будучи еще во взрослом состоянии, была рок-поп-звезда, проникновенно певшая в микрофон.

Нередко можно услышать от представителей старшего поколения, что современную молодежь нужно сечь розгами. Но и дети, и взрослые слабо себе представляют, что же это за способ наказания и как он осуществлялся.

Что означает "сечь розгами"?

Это понятие абсолютно прозрачно и не имеет двойного смысла. Сечь розгами - значит наносить удары связкой прутьев по мягким Обычно этот способ применялся в качестве за провинности. Эта процедура имела несколько целей. Во-первых, доставленная физическая боль должна была внушить детям страх перед наказанием, а значит, предотвратить совершение ими новых шалостей. Во-вторых, очень важен и психологический фактор. Сечь розгами - это не только больно, но и стыдно. Особенно это было актуально, когда процедура наказания проходила в присутствии других детей, например, товарищей по играм или одноклассников. оставляло неизгладимый след и больно било по самолюбию ребенка.

Очень популярен был это способ воспитания в Англии. Там розгами секли как дома, так и в школе. Сохраняется эта традиция и в наше время, но только в определенных общинах.

Почему-то очень распространено мнение, что именно наша страна стала прародительницей этого жестокого и даже в чем-то варварского способа наказания. Однако это в корне неверно. Исследования историков доказывают, что розги использовались во многих государствах, в том числе и развитых европейских.

У этого способа есть даже свое латинское наименование - "флагелляция". Если рассматривать искусство разных стран, то можно увидеть такую французскую гравюру. На картине изображена уютная гостиная. Перед камином в кресле расположился глава семейства, читающий Библию. Рядом стоит его супруга, которая готовит розги для того, чтобы высечь свою дочь. Десятилетняя девочка неподалеку плачет и

Как секли розгами в старину

Исторически этот способ наказания сложился очень давно. Детей секли розгами не только за совершение неблагочинных поступков, но и просто так, в целях профилактики, или, проще говоря, "чтобы неповадно было".

Если рассматривать более древние времена, то женщинам частенько доставалось за различные проступки. Так, в Древнем Египте их часто секли за адюльтер. С наступлением в европейском мире христианской веры избиение женщин стало расцениваться как безнравственный поступок, и постепенно оно применялось все реже и реже.

В Великобритании секли представительниц прекрасного пола в тюрьмах. Происходило это примерно следующим образом. Женщину приводили в специально отведенную для этого вида наказания комнату. В ней была установлена широкая и длинная лавка, оснащенная ремнями для связывания рук и ног. Женщине зачитывался приговор, в котором подробно говорилось о том, за что она будет избита. После этого виновная должна была лечь на скамью животом вниз. Ей крепко связывали руки и ноги, из-за чего она практически не могла пошевелиться. Затем начинался сам процесс наказания. Раздавались душераздирающие крики и мольбы о помощи. Секли в то время жестоко. После этого женщину отводили в ее камеру, очень часто несчастных доставляли туда в бессознательном состоянии.

При королеве Елизавете Английской секли, как правило, публично. Флагелляция проходила в тюремном дворе на специально обустроенных помостах. Площадь не позволяла вместить всех желающих присутствовать при наказании.

Что такое розги?

Ответ на этот вопрос можно дать, изучив исторические труды педагогов прошлых веков. Розги - это прутья различных пород древесины. Чаще всего используются орешник, ива, краснотал, тармарин. Прутья связываются в пучки по три-пять веточек (если применяется береза). Если же берутся более твердые сорта дерева, то можно использовать и одну ветвь. Каждый прутик должен иметь длину не менее 60 сантиметров, а толщину - не меньше, чем полпальца. Кончики розг обязательно после вымачивания расщепляли, чтобы не было захлестов. В старину такой вариант назывался "бархатным", так как следы на теле исчезали очень быстро - от трех до пяти дней. Конечно, если нужно было сечь розгами детей за непослушание, применялись самые мягкие породы дерева. Они не могли нанести тяжелых повреждений нежной коже.

Подготовка орудия наказания

Существует абсолютно достоверная информация о том, как проводилась подборка качественного инструмента для порки. Для этого розги вымачивались в течение нескольких часов (а лучше двух-трех дней) в обычной проточной воде. Известны и сведения о том, что для того, чтобы доставить жертве гораздо большие страдания, прутья помещались на некоторое время в соленый раствор.

Тогда порка причиняла сильнейшую боль, которая потом не могла долго пройти. Рождение такой изощренной технологии уходит своими корнями еще в Древнюю Грецию. Именно там секли розгами провинившихся. О таких случаях рассказывает в своих трудах философ и историк Гомер.

Как нужно было правильно сечь розгами?

Оказывается, флагелляция - это не такое простое дело, как кажется на первый взгляд. Существовали определенные правила подготовки орудия для нее, а также техника нанесения ударов. Как сечь розгами? Основным правилом являлась необходимость соизмерять свою силу. Человек должен был испытать сильную физическую боль, но при этом не остаться изувеченным. Шрамы не должны были оставаться на теле навсегда. Поэтому человек, который осуществлял флагелляцию, должен был контролировать силу своего удара.

Современность

Конечно, время жестоких наказаний безвозвратно ушло. В современности такой способ, как битье розгами, или флагелляция, практически не используется. Хотя иногда имеют место случаи показательного избиения с целью доказывания своей позиции.